Жена и дети майора милиции

— Что-то об этом слышал, — уклончиво ответил Антипов, — но не поверил… и что она туда полетела, не поверил. О другом я тогда думал и на другом сходились мои подозрения. А вы что, по новой следствие начали?

Вот в это ему лезть не стоило, не его это дело.

— Я делаю то, что надо, — поставил его на место Василий. — Меня вот что интересует, Антипов: когда вы писали свои показания, вам, как бы это сказать, не было противно? Вам не казалось, что вы совершаете подлый, недостойный мужчины поступок?

Антипов не шелохнулся. Может быть, он упустил ту секунду, когда нужно было вспыхнуть, бурно обидеться? И теперь во всем его облике обозначилась некая мертвенность. Как будто его наповал убили слова Василия. Но от защиты он не отказался.

— А ей не было противно, когда она и мать мою, и брата, и меня обманула?

— Каким же это образом? — спросил Василий.

— А таким, что мы все к ней как к родной. Мать писала брату, уговаривала, чтобы разрешил сдать ей свою комнату. Я ремонт своими руками сделал. — Антипов глубоко вздохнул: что, мол, теперь вспоминать.

Василий хотел спросить, любил ли он Лютикову, но не посмел. Да и какая разница — любил не любил, если теперь они на всю жизнь враги. И все-таки, почему он так подло высказался в своих показаниях? Антипов вдруг согнулся пополам в кресле, выставив на обозрение макушку. Из голубого ворота рубахи выглянула часть спины. Казалось, какую позу ни примет этот парень, сажай напротив скульптора — и будет произведение искусства. Чем-то эта мысль понравилась Василию, и он черкнул в блокноте два слова «макушка», «скульптор». Кто знает… начнешь писать, и пригодится. Антипов поднял голову.

— Можете записать мое признание, — заявил он, — Лютикову я любил, у меня был план жениться, но она обманула меня. У нас с ней не было близких отношений. Я очернил ее. — Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Казалось, что он освободился от своей ноши, переложил свою подлость на плечи Василия и теперь отдыхал. Испарина на лице Антипова подтверждала, что груз был еле подъемный. Василий сник. Будто и впрямь принял на свои плечи подлость Антипова.

— Так вас за такое можно судить! Это же клевета!

— Судите. Я не отказываюсь.

Они сидели и оба молчали: один переживал свое признание, другой — что делать с этим признанием?

— А что она сказала там, на суде, когда зачитали? — спросил Антипов.

Василию хотелось выполнить просьбу Лютиковой, сказать этому несчастному подлецу: «Она хохотала, и весь зал хохотал», — но не смог.

— Что она могла сказать. Это же суду было послание, а не ей. Вы лучше объясните, почему она считает, что это вы похитили со склада вещи в один из тех дней, когда ее не было?

— Потому что ненавидит меня. Она так ненавидит, что, если бы я ей попался, а у нее в руках был нож или камень, она бы меня прикончила.

— За что?

— Не знаю.

Статью он написал за одну ночь. Это был рассказ о человеческой глухоте. «Лидия Лютикова совершила преступление и условно осуждена, — писал он. — Во время судебного разбирательства единственным ее желанием было получить наказание построже. «Пусть меня изолируют от этих людей, — говорила она о свидетелях, — как можно дальше и на самый длительный срок». А между тем в свидетелях были совсем не злые люди — сослуживцы Лютиковой и человек, который ее любил…» Василий коротко поведал читателям о судебном процессе и о своих встречах после суда со свидетелями. «Как просто назвать их всех равнодушными, — писал Василий, — мол, им все равно, что будет с Лютиковой, наплевать им на ее молодые годы, на ее обиды, ошибки, на несбывшиеся мечты. Но они не равнодушные. Лютикову они обличали со страстью. Как говорится, если бы не было Лютиковой, ее стоило бы специально для них придумать. Их достоинства словно расцветали и утверждались на ее фоне». О Лютиковой он написал так возвышенно, что в отделе, прочитав статью, сказали: «Написано в бессмертных традициях адвокатов прошлого века». И цитировали: «Представьте девушку симпатичную, но несколько несовременную, без косметики, с дивной косой, привыкшую доверять людям…»

В университете Василия учили, что каждый значительный материал в газете должен решать кроме злободневной задачи и некую высшую, не в прямом смысле решать, решаются такие задачи не сразу, но ставить вопрос о решении, колоть этим вопросом каждого обязательно.

Редактор прочитал статью и вызвал Василия.

— Очень уж умно выставил ты себя в статье.

— Не уверен.

— Мы в твои годы боялись выставляться. Скромность почиталась. Ты в каких отношениях со скромностью?

Разговор пошел несерьезный, расплывчатый.

— Скромность мне в людях нравится, — ответил Василий, — но до известного предела, пока не переходит в застенчивость. Застенчивых не люблю. С ними трудно.

— Выяснили, — сказал редактор, — теперь другой вопрос: тебе кто помогал статью писать?

Вопрос был обидным и в то же время как награда.

— Помощь была, — сказал Василий, — университет я закончил, и отец всю жизнь законы защищал, и практика в вашей газете не прошла для меня даром.

Вот так он ответил.