Жена и дети майора милиции

— И не смей больше заявлять, что не любишь меня, — говорила Алена, и круглые слезы скатывались с ее щек. — Ты — все, что у меня есть. Ты не звонил, и я жила в тюремной камере, приговоренная к смерти. Если у тебя появится другая, она не будет «второй». Она будет у тебя единственной. Меня уже не будет на свете.

Он достал носовой платок и вытер ей щеки, увидел, что Аленины веки обведены зеленой, как травка, тушью, а короткие волосы, взбодренные химической завивкой, торчат в разные стороны. Вот уж будет жена — ни для дома, ни людям показать. А может, такой и должна быть жена? Слишком уж много развелось тщеславных мужей. Василий таких знал. Когда кто-нибудь из них хвастался кулинарными успехами своей половины, Василий думал: волчий аппетит у тебя, что ли, отчего столько энтузиазма в воспоминаниях о пирогах и салатах?

Алена будет плохой хозяйкой, зато в ней есть замечательное качество — она ценит его талант.

— Я исправлюсь, — заверила Алена, — если ты женишься на мне, я стану другой. Я полюблю домашнюю работу, но пока еще ее не люблю.

— Мало кто любит, — утешил Василий, — это ведь тоже талант. Причем трагический. Создал человек что-нибудь у плиты, навел в квартире порядок, но вот пришли гости, все съели, натоптали, и опять хозяйка давай начинай все сначала.

— Ты действительно будешь писателем, — воскликнула Алена, — ты умеешь выдумывать. Ты напишешь много книг, мы станем богатыми, и я буду тобой гордиться.

Алена не была хитрой, она случайно попала в точку: не пирогами, не красотой жены счастливы мужья. Надо, чтобы жена восхищалась мужем. И тогда он будет до конца своих дней считать ее самой красивой и самой умной.

Вечером Василий позвонил домой, молил бога, чтобы трубку снял Игорь, но ответила Тамила.

— Можешь поздравить: редактор зарубил статью. Не ждите меня к ужину. Я приду поздно.

— Ты у Алены, — сказала Тамила. Не спросила, а сказала утвердительно. — Тебе мало всего, что случилось с нами, тебе нужны новые несчастья?

— Мама!

— Я понимаю, понимаю, но ты убиваешь меня, Василий.

— Не усложняй, все нормально.

— Она там рядом и конечно же ты ничего другого сказать не можешь.

— Могу, но не хочу. Мама, давай я буду сам распоряжаться своей жизнью. Мама, я не хочу с тобой ссориться!

— Если бы я знала, где она живет, — сказала Тамила, — я бы сейчас приехала туда и увела тебя за руку.

— А вот Сашка такого себе никогда не позволил бы!

Тамила уже не могла себя сдерживать: Сашка! Идеальный муж Сашка!

— Все вы одинаковы! — закричала она. — И Сашка был такой, и ты в него пошел, и все вы друг друга стоите! — И бросила трубку.

Василий поглядел на Алену, она сидела за столом пригнув голову. Не поднимая ее, глухо сказала:

— Иди, все равно она нас измочалит и разведет.

— Не надо так, — сказал он, — у нас с тобой все будет хорошо, но сейчас я пойду. Ты должна понимать: она похоронила Сашку и ее как бы не стало. Она сейчас готова и его обвинять неизвестно в чем. В общем, ей трудней всех.

Они долго стояли обнявшись в прихожей, словно расставались навсегда. Гордая, взбалмошная, ни в ком не нуждающаяся Алена всхлипывала и говорила:

— Ты мне позвони в двенадцать ночи. Набери номер и, как только у меня прогудит звонок, повесь трубку. Я буду знать, что у нас с тобой все в порядке.

Он не позвонил. Он спал в этот час, устав за день и от разговора с редактором, и от встречи с Аленой, и от ссоры с матерью. Тамила сказала ему, когда он вернулся домой:

— Спасибо, что пожалел меня. И все-таки ты не должен был приходить. Мужчины так не поступают.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Все боялись за него, когда провожали в армию. Он такой созерцатель, неразворотливый, а там такие серьезные учения. Василий первым делом, когда Игорь вернулся, потребовал: «Давай вспоминай, все-все вспоминай. Это будут воспоминания школьного мальчика, который прошел огонь и воду армейской службы». Игорь не отказывался, напрягал свою память, но вспоминалось что-то совсем незначительное. Палящее солнце, и они бегут по дороге. Сапоги становятся чугунными, пот выедает глаза, а сержант бравым голосом спрашивает: «Ну что, прибавим?»

«А я думаю, если прибавлю, то останусь на этой дороге навсегда».

«Не то, не то, — морщился Василий, — ты что-нибудь существенное, значительное, чтобы пошло на пользу тем, кому предстоит служить. Вот что было самым трудным?»