Жена и дети майора милиции

— Нет, — решительно заявила она, — нет, нет, это невозможно! — Она готова была топнуть ногой и даже погрозить кулаком: вы думаете, если мой муж погиб, так девочку и защитить некому? Но кому бы она угрожала? Луша глядела такими безмятежными глазами, словно возможная женитьба ее сына никоим образом не задевала ее. И Тамила, держась изо всех сил, спросила, как ей казалось, спокойным, а на самом деле глухим от страха голосом:

— Это предсказание вам просто пришло в голову или есть какие-нибудь серьезные факты?

— Смотря что называть «серьезными фактами», — сказала Луша, — все это старо как мир.

— Но они же дети, — Тамила чувствовала, что с этой женщиной надо разговаривать как-то иначе, чем с другими, она с иными представлениями о жизни. Но разве родители не едины в своем отношении к детям, разве есть среди них хоть один, даже самый бессердечный, который пожелал бы несчастья своему детенышу? — Детям надо помогать, удерживать их от ошибок.

— Как, чем удерживать? — удивилась Луша. Она удивлялась без всякой нужды, так сказать, риторически, потому что знала ответ. И этот ответ убил Тамилу. — Детям не надо мешать. Свои ошибки, без них жизнь невозможна, они сами исправят. В этом, собственно, и состоит жизнь: из ошибок, исправлений и новых ошибок.

Кто ей это сказал? И почему ей не стыдно изрекать все это? Это же глупости. Доморощенные, мещанские глупости. Жизнь возможна и должна быть без ошибок!

— Я удивлена, — сказала Тамила строго, — и, честно говоря, расстроена. Я понимаю, что дети живут свою жизнь и никто за них ее не проживет. Но родители и вообще старшие должны удерживать их от неразумных поступков. Иначе человечество никогда никуда не двинется, каждое поколение будет путаться в одних и тех же несчастьях. — Тамила специально прихватила в доказательство человечество. Луша может исповедовать любую ересь, но навязать это окружающим, вести разговор на таком уровне она ей не позволит.

— Я тоже удивлена, — сказала Луша, — почему это любовь, и семейная жизнь, и дети в вашем понимании неразумные поступки?

— Потому что они еще не готовы заводить семью.

— А кто это бывает в молодости к этому готов? — Луша словно издевалась над ней. — Вот вы лично, когда выходили замуж, были готовы к этому?

— При чем здесь я? — Тамила чувствовала, что эту женщину ей не обратить в свою веру.

— Вы извините меня, — сказала Луша, — но вы, по-моему, больше беспокоитесь о себе, нежели о них. Боитесь, что они поженятся, а вам придется нянчить ребенка.

Тамила вздрогнула: она не ослышалась: «нянчить ребенка».

— Да, боюсь. А вы почему этого не боитесь? — спросила она.

— Потому что боюсь — не боюсь ничего не решает.

Видимо, эта грядущая свекровь была фаталисткой: что будет, то будет. А Тамила верила, что все в руках человеческих: эти руки могут построить, могут и разрушить. Только вот глубоко заблуждаются те, что думают: и на развалинах жить можно.

— Вам меня не понять, — говорила Тамила, — я вырастила троих, недавно похоронила мужа, а в детстве рано лишилась родителей, росла у тетки. Я знаю, что такое хорошая семья, что такое плохая семья и что такое жить без семьи. И еще я знаю, что выше всех человеческих достижений — выше любой должности, любой премии, звания — стоит семья. Поэтому я и хлопочу. Мои дети могут закончить институт, могут не закончить, могут выдвинуться на работе или не выдвинуться — это уж как получится. А вот семья у них должна быть настоящей, и в этом я им помогу.

Тамиле показалось, что Луша сдалась. Поняла, что гостья — крепкий орешек. И вообще эта Луша, даже если бы стала на ее сторону, полезной быть не могла. Ее удел иной: мелко суетиться, украшать жизнь всякими рассказиками, цветочками и песенками, а в главном — плыви, мой челн, по воле волн. Тем она и мила, наверное, молодежи и своим друзьям-приятелям. У такого рода людей должно быть много бессемейных, неприкаянных в послерабочее время друзей-гостей.

Тамила уже поднялась, чтобы уйти, и хозяйка вроде не собиралась ее задерживать, но тут в прихожей стукнула дверь и мальчишеский властный голос спросил:

— Мама, ты дома?

— Я дома, — откликнулась Луша, — и не одна. У нас в гостях мама Музы.

Она отрапортовала эту новость, чтобы избавить их всех от возможной неловкости. А то, наверное, Никита мог ляпнуть что-нибудь такое, теперь не ляпнет.

Как ни был этот мальчик раскован, раскрепощен, что считается у молодых верхом самообладания, но и он дрогнул. Вошел в комнату, поклонился Тамиле и смутился. Она заметила, что кулаки у него сжаты, а дыхание сбито. Конечно же это расположило к нему Тамилу. Милый парень. Такая романтическая внешность, и эта детская способность неприкрыто смущаться.

— Я очень рада познакомиться с вами, Никита, — сказала Тамила, входя в привычную материнскую роль. Не ей, матери двоих таких вот Никит, ломать голову, как с ним держаться. — Вы к нам в гости не спешите, а я вот решила воспользоваться приглашением вашей мамы. Вы удивлены?

— Почему же? — Никита довольно быстро пришел в себя. — Кстати, скоро здесь будет Муза.