Жена и дети майора милиции

«Со слов Цибульского и Тарасевича…» «С ослов Цибульского и Тарасевича…» Неужели это Анатолий и Степан выплясывали в ту ночь на открытой эстраде? Как, интересно, вспоминалась эта ночь Анатолию, когда вознесло его над жизнью? «Уважаемый Анатолий Константинович, обращаюсь к Вам в тяжелую минуту моей жизни. Вот уже четверть века живу в Москве, вдали от родных мест и людей. Старость каждый из нас, видимо, начинает понимать по-настоящему, когда становятся немощными его родители. Полгода назад умер мой отчим, матери семьдесят пять, она категорически отказывается переезжать в Москву…» Лариса просила «посодействовать» в установке телефона на квартире матери. К официальному письму приложила письмо-записочку: «Дорогой Толя! Столько лет, столько зим прошло, что и не верится: с нами ли она была, наша молодость. Я не обратилась бы к тебе за помощью ни в каком другом случае, кроме этого, так что извини, если использую в корыстных целях нашу бывшую дружбу». Ответ она получила из его канцелярии, в нем говорилось, что установить телефон в настоящее время не представляется возможным. Но тем не менее через две недели телефон был установлен и Ларису об этом официально уведомили. Как поблагодарить? Как дать знак, что, несмотря на всю казенщину ответа, она оценила его участие, а также поняла, что по-другому он не мог?.. У каждого человека целый хоровод друзей юности, и только начни их любить и ублажать, конца просьбам не будет.

У Ларисы вышла к тому времени новая книга рассказов, и она послала ее Анатолию с трудно давшейся дружеской надписью. Ответа не последовало. Она и не надеялась, и все же… Остался осадок: что уж там за такая высокая цветущая ветка, что и прочирикать оттуда, мол, привет, спасибо за книгу, будь здорова, старушка, не полагается? Конечно, не полагается. Просто так, по собственному желанию отречься от тех послевоенных, самых искренних студенческих лет никто бы не смог.

Никто, наверное, и не отрекался. Просто за тридцать лет они здорово изменились. И дружба с этого расстояния перестала им казаться чем-то реальным. Может, и не было никакой дружбы, просто была молодость, этакая удалая непотопляемость в житейском море. Куда-то ходили, о чем-то спорили. Расставаясь, говорили: встречаемся завтра там-то. Встречались. Лешечка не пришел? Пошли искать. Искали Лешечку, находили, сидели в университетском скверике, потом целеустремленно шагали в парк… Нет, уже не восстановить, чему радовались, о чем спорили, зачем спешили в парк.

Приезжая, Лариса каждый раз приближалась к дому с тревогой. Это был дом ее матери и отчима, Лариса никогда в нем не жила. Но теперь он стал как бы и ее домом. Квартира на третьем этаже, с видом на крытый современный рынок. Как радовались старики, когда получили ордер! Лариса приехала тогда и сразу пошла на свою улицу попрощаться с прежним жильем. Вместо деревянного на четыре семьи дома лежали развалины. Даже не развалины, а какие-то полусгнившие доски, спекшиеся куски штукатурки. Жил-был дом и вот взял и умер, и ее жизнь умрет когда-нибудь вместе с ней. Она была горожанкой во втором поколении, мать в молодости покинула деревню, и Лариса в тот час словно вспомнила свой род: обошла гору мусора, села на скамейку в бывшем дворовом садике и запричитала: «Домик мой глупенький, никому ты стал не нужен, никто тебя не любил, никто о тебе не пожалел, не поплакал…» Потом рассказала о своем прощании матери, и та рассердилась:

— Делать тебе нечего, все придумки какие-то. Лучше бы со мной лишний час посидела, рассказала бы, как живешь.

Мать не любила ее друзей, подозревала их в какой-то корысти:

— Всем им надо что-то у тебя выведать, а потом выманить.

— Что выведать? Что выманить? — В голосе у Ларисы сразу появлялись слезы.

— Вот-вот, из-за них ты такая нервная, слова тебе не скажи. А кто они такие? Хоть ту же твою Полину взять. Помнишь, кем ее тетка была? А как мы жили, не забыла? И что же твоя Полина не могла тогда сказать тетке, чтобы та законным способом нам помогла? Все эти твои друзья над тобой смеялись. А ты и теперь готова жизнь за них отдать.

Мать менялась, и слова у нее появлялись другие, когда появлялся отчим. Она вышла замуж за него поздно, перед пенсией, и прожила в любви и трепетном к нему уважении двадцать лет, до самой его смерти.

В последний приезд Лариса нашла мать одичавшей и беспомощной. Даже не потянулась поцеловать дочь. Открыла дверь и, перебирая пальцами по стене, поковыляла в комнату. Так пошло у них после смерти отчима: в первые минуты встречи они ссорились. Потом долго, со слезами и обниманиями, мирились. Мать сказала:

— Вот умру, тогда узнаешь.

Сдерживая себя, чтобы не вспыхнуть и снова не поссориться, Лариса спросила:

— Что? Что я узнаю?

Мать, не разжимая губ, улыбнулась.

— Узнаешь, что это такое: была мать — и не стало.

Лариса приказала себе: «Помолчи, уступи, знаешь ведь, чем это кончается». Потом она накрыла плечи матери полотенцем, усадила перед зеркалом и начала стричь ее седые легкие волосы. Спросила:

— Полина приходила?