Жена ловеласа

— Я десять лет был женат, — сообщил он, — на прекрасной девушке, которую знал с самого детства. Она не любила деревню, а попав в Будапешт, стала… как бы это сказать… сумасбродной. Постоянно покупала новую одежду, туфли на каблуках. Мужчины оборачивались ей вслед. Наверное, их внимание вскружило ей голову. Я долго ни о чем не догадывался, а однажды пришел домой и застал их… — Золтан яростно стряхнул пепел с кончика сигареты и глотнул вина. — Видите, мадам, не вы одна…

Мэгги долго не могла забыть мрачную интонацию, с которой он произнес последнюю фразу.

Они переночевали в маленькой придорожной гостинице, где-то в районе Центрального Французского массива.[28] Утром решили выехать пораньше. Мэгги меланхолично созерцала проплывавшие мимо ряды тополей с побеленными стволами, напоминавшими ноги скаковых лошадей.

— Золтан, — обратилась она к сидевшему за рулем водителю, погруженному в молчание. — Скажи, какая она, эта Дельфина?

Он шумно переключил передачу и передвинул зубочистку, которую задумчиво жевал, в другую сторону рта.

— Стерва.

— Стерва? — изумилась Мэгги.

— Заносчивая, очень высокого мнения о себе — как многие французы. Она никогда не здоровалась, садясь в машину, и всегда сильно хлопала дверцей.

Мэгги молча обдумывала радостную весть, свалившуюся на нее. Эта модель совершенства, с ее умением готовить cassoulets и clafoutis,[29] с развитым интеллектом, эрудицией и тонким вкусом, с точеным станом и в кимоно — стерва? Мэгги ощутила прилив тепла, которое мягко заструилось по телу, будто горячий шоколад по поверхности ванильного мороженого. Так и задремала в обнимку с этой сладостной мыслью, а проснулась уже на окраине Парижа.

Она забронировала два номера в гостинице на левом берегу Сены, где они с Джереми проводили медовый месяц. Возможно, не самый удачный выбор в сложившихся обстоятельствах, но это была единственная известная ей парижская гостиница по приемлемой цене. Богачи и знаменитости останавливались исключительно в дорогих отелях на Елисейских полях, но Мэгги не хотелось быть чересчур расточительной. Впечатление от гостиницы было иным, чем прежде. То ли заведение со временем пришло в упадок и потеряло былую прелесть, то ли просто на юную, не знавшую жизни девчонку, какой была Мэгги двадцать пять лет назад, было легче произвести впечатление — ведь тогда ей казалось, что она попала в шикарные апартаменты. Неужели сварливая консьержка, с кислой миной на лице подавшая ключи, работала здесь и в то время?

Усевшись на кровать, застеленную бежевым махровым покрывалом, Мэгги попыталась вспомнить свой приезд сюда в качестве молодой жены. Мама провожала их на вокзале Виктория: Громыхая, отъезжал поезд, отвозивший пассажиров на пароход, и она махала рукой, улыбаясь своей девочке, которую ожидало большое радостное приключение.

Подготовка к свадьбе сблизила их. Мать Мэгги отчаянно желала, чтобы все было идеально и чтобы у сурового, серьезного жениха с мягким рукопожатием и сдержанной улыбкой не возникло поводов для недовольства ее дочерью. Они отправились за приданым на скором поезде из Молверна в Лондон и остановились в гостинице «Бэзил-стрит». Каждый день, вернувшись с покупками, мать и дочь сидели в обшарпанной, но претенциозной гостиной и обменивались за пятичасовым чаем впечатлениями от походов по магазинам. Особое внимание мама уделяла нижнему белью и ночным сорочкам, из-за которых готова была подолгу просиживать на тощих будуарных стульчиках в отделе белья универмага «Селфриджес», ловя на себе презрительные взгляды продавщиц.

Прекрасно понимая, что в костюме из домотканого твида и поношенных грубых башмаках кажется всем неотесанной деревенщиной — особенно на фоне своей изящной дочурки, порхавшей то в примерочную, то обратно в кружевных халатиках и нижних юбках, — она прятала за вместительной сумкой руки, огрубевшие от постоянной работы в саду, и разговаривала шепотом, благодарная за каждую улыбку, которой ее удостаивали.

Как бы там ни было, Мэгги выходила замуж за человека, занимающего высокое положение. Ей предстояло блистать в светских салонах иностранных столиц. Мама бурно хвасталась за спиной у дочери своим соратницам по «Женскому институту»:[30]

— Нет, мы еще не знаем, куда его отправят. Конечно, они бы предпочли жить в Европе. Джереми прочат блестящую дипломатическую карьеру.

Мэгги уже забыла, как выглядела комната, где они провели первую брачную ночь. Она — в ночной рубашке с оборками, он — в полосатой пижаме, оба первый раз наедине в спальне. Муж оказался нежным и понимающим и ни тогда, ни потом не требовал от нее в постели спортивных подвигов, как теперь показывают в кино. После болезненной потери девственности она со временем стала получать настоящее удовольствие от любовных утех, хотя с годами они становились все более редкими.