Жена моего мужа

Я покачала головой. Против обыкновения, муж в этот раз не приехал к Тому – его пригласили на выставку в элитной галерее возле Ковент-Гардена, среди экспонатов которой – копия «Маленькой итальянки». В этой картине что-то есть: яркие, почти кричащие краски и невинный и вместе с тем искушенный взгляд, всякий раз лишающий меня покоя. Или это потому, что в душе еще не улеглось раздражение на Франческу, использовавшую нас в качестве нянек, чтобы побыть с Тони Гордоном – или Ларри, как он ей представился? Почему они позволяли себе вести двойную жизнь?

Пока поезд трясся по Шербурну, я разглядывала конверт. Не позволю Джо Томасу коснуться меня – даже мысленно. Не хочу вспоминать о своем участии в подготовке процесса, в результате которого убийца вышел на свободу. Если я разрешу себе об этом думать, я не смогу с собой дальше жить.

Вот почему, когда поезд прибудет в Лондон, я разорву этот конверт, надписанный характерным почерком моего бывшего клиента – крупными печатными буквами, и брошу в первую же урну.

В офисе меня встретил обычный аврал. Обожаю каждую минуту своей работы. Настоящая паника. Настоящая война интересов. Постоянное заискивание.

Прогресс у меня не только в карьере, но и во внешности. Некоторые женщины стареют некрасиво, как та же Давина (тут я не сдержала торжествующей улыбки): ее фотография в «Татлере» в числе гостей какого-то мероприятия безжалостно подчеркивает обвисшие бульдожьи щеки и двойной подбородок. А другие, и среди них я, с возрастом становятся только лучше – по крайней мере, мне все так говорят.

– А тебе идет средний возраст, – сказал Эд позавчера утром, глядя на мой подтянутый живот и стройные бедра.

Я набросилась на него и защекотала с шутливым негодованием:

– Какой такой средний возраст! Сорок – это следующие тридцать, чтоб ты знал! Максимум тридцать восемь.

Все дело в том, что после рождения Тома у меня не хватало времени заедать неприятности. Живо ушла «детская пухлость» (помогло кормление грудью), и лишние фунты не отложились, даже когда сын подрос. Чем больше Том размазывал по стене еду (а временами и кое-что другое), тем меньше пищи я была в состоянии проглотить. Моя неспособность найти общий язык с ребенком, который требовал, чтобы все лежало на своих местах, но одновременно сам же устраивал хаос, оказалась куда эффективнее любой диеты. Еще я начала бегать по утрам. Сначала, отдуваясь, один раз вокруг дома, потом по району. Бег, особенно в шесть утра, когда город еще только просыпается, помогает спастись от демонов из моих кошмаров.

Когда растаял лишний жирок, оказалось, что у меня четкие скулы. Я смогла влезть в двенадцатый размер, потом в десятый[20]. Я пошла в дорогую парикмахерскую в Мэйфер, где мои длинные светлые волосы превратили в короткое каре из разряда «принимайте меня всерьез». Теперь, когда я нарочно громко шла по офису в красных остроносых туфлях, меня провожали взглядами. Обувь, говорящая о власти. Клиенты не верили своим глазам – словно нельзя выигрывать дела и при этом хорошо выглядеть. Однажды в суде представитель обвинения передал мне записку с вопросом, не желаю ли я с ним поужинать. Я отказалась, хотя в душе была польщена.

Суд. Кстати, ровно через час у меня заседание. После «того дела» я специализируюсь на серьезных статьях – преднамеренное убийство или причинение смерти по неосторожности. Когда-то при виде того, как Тони Гордон важно прохаживался перед присяжными, во мне что-то затеплилось. Солиситоры могут получить дополнительную квалификацию и право выступать в высших судебных инстанциях, которое обычно дается только барристерам[21]. Это лишний козырь в рукаве, значительно увеличивающий гонорары. Вот на это я и пошла.

Однако я берусь за дело, только если убеждена в невиновности своего подзащитного. Малейшее сомнение – и я передаю клиента другому адвокату, сославшись на чрезмерную занятость. Насчет сегодняшнего дела у меня сомнений нет: девочка-подросток каталась на велосипеде и была сбита грузовиком. Правосудие должно свершиться.

– Ну, готов? – Я нетерпеливо поглядываю на недавно пришедшего к нам стажера, молодого мальчика, вчерашнего выпускника Оксфорда (его папаша – друг одного из партнеров нашей фирмы). Мне это не по душе, но что я могу сделать? Протекционизм в юриспруденции процветает. Мальчику уже на ходу приходится возиться со своим итонским галстуком – мы торопимся в суд.

– А разве мы не на такси? – ноет он.

– Нет.

Мои шаги широки и размеренны. Ходьба – еще один способ оставаться стройной. Кроме того, свежий осенний воздух помогает думать. Я мысленно перебираю детали дела.

– А вы в суде нервничаете? – Юноша смотрит на меня снизу вверх. Мне даже становится его немного жаль: хорошее образование и привилегированное воспитание не помогут, когда предстаешь такой как есть перед присяжными и судьей, который не терпит дураков.

– Я не позволяю себе нервничать.