— Ты не понимаешь, — повторила в третий раз. — Если Нолгар узнает, отстранит меня. Перестанет разговаривать совсем, перестанет общаться. Он не такой, как прочие мужчины. Будь он как все, ему могло бы льстить внимание влюбленной женщины. Он мог бы даже склониться ко мне… пусть ненадолго. Но у Нолгара не так. Принципы и честь превыше всего. Если он узнает о моей… — запнулась, будто не в силах выговорить «любовь», — о моих чувствах, порвет со мной общение совсем. Потому что это против принципов — давать надежду той, на чьи чувства он не может ответить.
— Вдруг сможет. Не узнаешь, если не откроешься. А отстранит — да и пусть его. Забудешь и найдешь другого, не такого упертого. Все лучше, чем так. Откройся ему.
— Какой смысл говорить об этом сейчас?! Лишь бы он вернулся. Неважно, откроюсь я или нет. Лишь бы он выжил.
— Это да! Выживет он, выживем и мы. Иначе крендец.
Морани поморщилась. Ну конечно, куда ей переживать о таких низменных вопросах. Она и так принесла себя в жертву своей безответной молчаливой любви. От такого рукой подать, чтобы и вообще от жизни отказаться. А вот я хотела жить. И к горным хра эту любовь. Столько годков без нее прожила, и еще столько же проживу, как Морани. Лишь бы дожить.
Так что я вместе с ней молилась за возвращение Нолгара. Духам-хранителям. А она небось Фросаху, или неведомым божествам ксаранди, о которых мне так и не удалось выведать, есть они вообще у них или нет. Даже Эрени ничего не говорила о богах — собственных богах ксаранди. Не тех, кого они почитали на Ремидее, не Хозяев. Почитали они кого-нибудь в своем родном мире, было ли там кого чтить — у медовой не было ответа. Может, самих ксаранди чтили как богов, покуда они не ушли из своего мира?..
Солнце клонилось к закату, когда мы услышали мужской голос, незнакомый:
— Ксара Морани! Кса… Лесс! Вы тут?
В другой раз я посмеялась бы, как меня упорно пытаются именовать ксарой. Но сейчас было не до смеху. У меня сердце в пятки рухнуло, когда Морани откликнулась:
— Гарбал! Мы здесь, внизу!
— Что ты делаешь! — прошипела я.
— Это друг. Он из моей партии. Оставался со мной до конца, даже когда Тибальд оклеветал меня. Наверняка его прислал Нолгар…
От ее слов я сначала похолодела. Прислал Нолгар — значит не смог прийти сам. Значит, случилось худшее. Над нами склонилась голова мужчины.
— Наконец-то, элатейя! Я все еще не могу попасть к вам — барьер пока действует. По расчетам Нолгара, он истает через полчаса.
— Что с ним, Гарбал?! Он жив?! Почему не пришел за нами сам?
— Шутите, элатейя? Он в делах по горло. Столько хлопот после этого мерзавца Тибальда.
— Так Тибальд пал?! Нолгар победил?
Следующие полчаса, пока магия супружника не давала нам вылезти из оврага, приятель Морани рассказывал, что случилось в Лударе. И отвечал на вопросы, которыми мы обе наперебой его закидывали.
Подробностей он не знал, он ведь не был очевидцем схватки Нолгара и псов Тибальда. Но поведал, что бедолага Деран пострадал в этой драке. Неизвестно, придет ли снова в сознание. И останется ли магом. Его ранило колдунство некоего Кадмара, когда Деран спасал сестру Тибальда.
Я помнила ее — смазливая, высокомерная, противная девица. Было бы ради кого подставляться. Но Деран и не ради нее полез на рожон. Думал, что это не она, а Эрени.
Медовая Грива тоже «порадовала». По собственной воле отправилась в темницу вслед за муженьком. Тем, кто насилием и обманом взял ее замуж. Впрочем, чему удивляться. Ясно же в кого она такая сумасбродная. Все они малость не в своем уме в этой семейке. Что Нолгар, что его детки да внуки.
Завтра самозваного Диктатора будут судить. И все мы надеялись, что огребет он по заслугам. За все подлости и злодеяния заплатит. Вот только Эрени заявила, что разделит его участь… И дурацкие обычаи глотта давали ей право. Никто не мог помешать, если она того хотела. А ведь муженек ее такого натворил, что его и казнить могли.
За рассказами и расспросами прошло почти три четверти часа. Гарбал поднял с земли камушек и пульнул в овраг. Камушек приземлился прямо мне под ноги. Парень радостно воскликнул:
— Барьер иссяк! Выбирайтесь, ксары! Я отведу вас в Лудар.
Мы с Морани полезли наверх. Нам предстоял путь домой, горячий ужин, теплая ванна и отдых… Наконец-то на мягкой перине, а не на голой земле. Чует мое сердце, после такого я почти полюблю глотта!
Тюрьма в Лударе была небольшой. Камер всего три, одна попросторнее, две — совсем тесные одиночки. Большей частью они пустовали. Преступления совершались редко, и правосудие было скорым.
— Посади их в одиночные камеры, — велел Кадмар хранителю тюрьмы — и единственному надзирателю в ней.
— Почему это в одиночные? — возмутилась Эрени. — Мы супруги. Вы не имеете права разлучать нас.
— Вы преступники, ксара Эрени. Не вам определять условия содержания.
— Я не преступница, ксар Кадмар! Я пришла сюда, чтобы быть рядом с мужем. Это мое право!
— Не надо, Эрени, — сдавленно прошептал Тибальд. — Не спорь.
— Я не спорю. Я знаю законы. Сажайте нас в одиночную камеру, если желаете. Но вдвоем в одну!
Кадмар скривился.