Жена нелегала

В этом месте Джули чуть было не уточнила, что в Первую мировую войну все равно в Англии погибло гораздо больше народу, и потому именно ту, первую, называют «Великой», и она до сих пор жива в народной памяти как самая чудовищная бойня в истории. Но потом сообразила, что это было бы бестактно, и промолчала. Ведь в Первую мировую англичане были союзниками царского правительства. Поэтому это за союз не считалось.

Тем временем большой босс перешел на более личные темы. И предложил выпить не только за мир во всем мире, но и за тех людей, кто, не жалея ни сил, ни нервов, рискуя безопасностью своей и даже своих близких, неутомимо трудится во имя его сохранения и укрепления. В данном случае за столом есть такой человек, вклад которого в это благороднейшее дело просто невозможно переоценить – за вас, дорогой Карл, мы, все тут присутствующие, горды тем, что имеем право и возможность называть вас своим товарищем.

Карл встал, принялся изображать душевное волнение – так себе изображал, на пятьдесят процентов, не более. В России, кажется, сказали бы – на троечку. Но вроде сошло.

Все чокнулись. На этот раз человек в очках сделал видимое усилие и проглотил почти половину содержимого своей рюмки. Остальные начальники переглянулись. Видно, не часто они такое видели. Джули тоже вынуждена была выпить примерно столько же.

Ну а дальше последовал тост собственно за нее, за Джули. И за то, что она своей любовью и заботой помогает этому выдающемуся человеку бороться за международный мир и безопасность и вдобавок растит ему замечательную дочь.

11

Джули почудилось, что Карл проснулся. Но оказалось: нет. Просто заворочался опять, что-то сказал во сне по-немецки. Выругался, кажется. Интересно, подумала она, даже в бреду ругается по-немецки, а не по-русски. При ней он вообще никогда не говорил на родном языке.

Там, на даче, в ее присутствии все переходили на английский, даже официанты и охрана. Но до нее доносились обрывки русской речи. Карл переводил ее разговор с главным начальником. Потом признался ей, что коллеги его пристыдили: оказывается, у него появился легкий акцент. О чем это говорит? Может быть, о многом. А может быть, ни о чем ровным счетом.

А Джули звуки русского языка завораживали: и интересно, и жутко почему-то тоже. По ее просьбе принесли разговорник; но кириллицу она не успела освоить, а в латинской транслитерации получалось что-то нелепое, она не могла поверить, что люди издают такие звуки. Да и те фрагменты, которые она слышала, казались ей гораздо мелодичнее.

– Что такое «стреножить»? – спрашивала она Карла.

– Боже мой, – изумлялся он. – Где ты это услыхала?

– Не помню… где-то на улице…

– В музее, наверно… Это значит, так ноги коня связать, чтобы он мог пастись, но не мог ускакать. Слово архаичное. Сейчас редко употребляется.

А Джули смотрела на него с сомнением: ей показалось, что «стреножить» значило что-то совсем другое. Или она ослышалась? Так ведь часто бывает с иностранцами.

В России ей вдруг показалось, что чары Карла развеялись, и она снова стала самой собой. Он говорил ей потом, что и коллеги его встревожились. По крайней мере, лысый с живым лицом, которого Карл называл «Второй».

Начальники, в том числе самый главный, Первый, самый важный, в очках, наперебой ее хвалили, говорили Карлу, как она им понравилась. Третий даже выразил уверенность, что она – готовая разведчица, видите ли. («Ну и бред!» – сказала Джули, когда услышала об этом в Фолкстоне две недели спустя.) Надо бы, полагал Третий, поскорее отправить ее подучиться азам, и им с Карлом можно начинать серьезно работать вместе. Потому что выдержка у нее прекрасная, ничем ее не собьешь, не заставишь выдать себя или Карла. Как это было с эпизодом с именем Юра. Первый был очень впечатлен ее реакцией. И ее равнодушие к королеве очень понравилось. («Это вовсе не равнодушие, просто пить за нее мне показалось абсурдным!» – воскликнула тут Джули. Но Карл только отмахнулся: пусть думают что хотят.)

Так что все пели ей дифирамбы. Но Второй, в разговоре один на один, вдруг тихонько сказал Карлу: «Тебе не кажется, что ты теряешь над ней контроль? Ты же говорил: стопроцентный. А что-то непохоже». Карл пожал плечами, сказал: последствие шока. И был, конечно, прав. Потом он добавил: пройдет.

И вот в этом-то он ошибся.