Жена нелегала

Потом еще постоял, как будто хотел что-то еще добавить. Но слов не нашел.

Она опять сказала:

– Уходи.

Потому что больше не могла вытерпеть. Выдержать. Выстоять. Надо было, чтобы он исчез как можно скорее.

Он махнул рукой и действительно исчез.

На ночь она выпила таблетку, и в самом деле ей тут же все стало все равно. И она прекрасно заснула. На следующий день был понедельник. Утром встала с большим трудом. Надо было везти Шанталь в школу. Та тарахтела по дороге, рассказывала, что будет, когда папа вернется из командировки. Гадала, что он ей на этот раз привезет. Они с ним поедут в лондонский зоопарк – он же давно обещал! И на аттракционы, на Алтонские башни тоже пора съездить. От этих разговоров Джули делалось дурно, но она себя преодолела.

Вернулась домой. Подумала: первый день.

Потом были второй, третий, почему-то очень тяжелые – седьмой, одиннадцатый и пятнадцатый. И двадцать четвертый. А с двадцать пятого по тридцать первый – ничего, терпимо. А вот на тридцать второй случился ужасный срыв, истерика. Пришлось принимать волшебную таблетку. И еще прибегала к Карловым снадобьям три раза. На шестидесятый день началась снова терпимая полоса. Можно было дежурно поплакать на ночь и заснуть без лекарств. И проснуться с более или менее свежей головой.

Тетку почему-то видеть не могла. Отказывалась говорить с ней по телефону. А когда та заявилась в дом, практически выставила ее вон.

А на семьдесят первый день, вернее в ночь на семьдесят второй, в два пятнадцать раздался звонок.

Ничего, если подумать, особенного. Он же обещал зайти за вещами. Но не в таком же виде. Как будто он не спал целый месяц и жил на своих зверских таблетках.

А может быть, и нарочно довел себя до такого состояния, чтобы меня разжалобить, подумала Джули. И следующая мысль была: ну и пусть. Не имеет никакого значения. Какая разница. Значение имеет другое – совершенно невозможно представить себе, что он снова уйдет. Ей пора сдаваться, вот что. Потому что только теперь она призналась себе – она проиграла! Ничего у нее без него не получается.

Он проснется, и она скажет ему.

13

Карл проснулся. Или нет? Взгляд мутный, бессмысленный… Таращит глаза. Наверно, силится понять, сон это или явь.

Снова опустил веки. Нет, не надо ему давать спать дальше. Он говорил ей когда-то: больше двадцати часов не надо ни в коем случае. Если что – буди.

Легко сказать… как будить-то? Водой, что ли, обдавать холодной? А что, может быть, и придется…

Джули подошла, села рядом. Взяла Карла за руку. Звать стала по имени – все громче и громче. «Карл, Карл, просыпайся, ты спишь уже двадцать один час, нельзя больше!»

Он приоткрыл сначала один глаз, потом другой. Сказал: «Не кричи!» И еще совсем тихо, едва слышно, добавил что-то по-немецки, выругался, наверно. И попытался снова заснуть. Но она не собиралась сдаваться! Взяла его за плечи и стала трясти уже изо всех сил: «Очнись, очнись, просыпайся!»

И вдруг он опять открыл глаза и сказал чуть-чуть еще заплетающимся языком: «Ты новый телевизор купила. Зачем? Прежний мне нравился больше».

Джули испугалась. Бросилась к выключателю, зажгла свет.

– Это тот же, прежний «Сони», Карл, который ты покупал…

Карл сел прямо в кресле, долго смотрел на телевизор, произнес:

– Теперь вижу… У меня какая-то проблема с глазами… В полумраке совсем плохо стало.

– Доигрался! – ахнула Джули. – Боже мой… надо к врачу. У нас в городе отличный офтальмолог.

Карл махнул рукой пренебрежительно. Не до этого. А до чего?

– Расскажи про Шанталь.

О, эта была хорошая тема! Легкая! И она к ней была вполне готова. Стала рассказывать, что с чтением не все идеально, но математика идет просто потрясающе. Вообще, любит учиться. Удивительно для четырех с половиной лет. Но устает. Приходит в три тридцать домой и валится с ног. Сейчас вот уже спит… Все тянула сегодня, надеялась, что он проснется, а потом все-таки заснула, не дождалась…

«Ой, что-то я не то говорю, наверно», – подумала Джули. Сбилась, сказала:

– Пойду чайник поставлю.

Пошла на кухню. Он удивил ее: поплелся за ней. Никогда раньше в кухне с ней не сидел – это была ее, отдельная епархия. А тут вдруг пришел и сел на табуретку. Кухня крохотная, вдвоем не повернешься. Свет неоновый, белый. В этом свете Карл был похож на мертвеца. Сидит на табуретке, его лицо в каких-нибудь двадцати дюймах. Какие мешки под глазами, никогда ничего подобного не видела.

Джули что-то стала говорить про погоду, про сад, но снова сбилась. Замолчала. Отвернулась. Сказала:

– Ты, наверно, есть хочешь.

Обычный женский ход. Но ведь это же естественнейший порыв – накормить своего мужчину.

Или он не свой уже? Она запуталась.

– Пить хочу ужасно, – сказал он сиплым голосом. – Когда попью, наверно, и есть сильно захочу. Но у тебя наверняка полно еды всякой… Или порядки изменились?

– Не без того… Вдвоем нам меньше надо. Яйца есть. Сделаю тебе испанский омлет, хочешь?

– Отлично! Но сначала воды. Хороший большой стакан минералки без газа. А потом еще чашку чая покрепче. С молоком.