Жена нелегала

– Зря ты так думаешь! Мой случай особый. Мой оператор – сам Первый. Кроме него, еще только Второй и Третий в курсе, но и то без подробностей. А сути того, что я делаю, не знают даже они. Ну и личный шифровальщик Первого осведомлен, но его без взвода охраны в туалет пописать не пускают. А больше во всем мире о моем существовании не знает никто! Я не принадлежу ни к какому отделу или управлению. Я сам себе свой собственный отдел. Сам решаю, когда и как на связь выходить. И уж поверь мне, я так это организую, что шансов попасться практически нет. В таком случае, откуда может утечка произойти?

– Как откуда! Я в ваших делах не сильно смыслю, но… Как только ты бросишь свою Венемюнде или кто она там, она тебя немедленно заложит!

– А ты думаешь, она знает, как меня зовут и где я живу? Или на кого я работаю? Не должен, совсем не должен я тебе этого говорить, но… раз уж такой решающий разговор… Она думает, что я – сотрудник «Моссад»! Не сомневается ни секунды! Я ей дал самой это «вычислить», а потом трагическим тоном признался: «Да, ты угадала, интуиция, видно, у тебя сильно развита». Стоял на коленях, умолял не выдать никому случайно. А для подкрепления еще себе израильский паспорт попросил изготовить и на столе в номере у нее как-то «забыл». Она после этого ни за что ничему другому не поверит.

– Но что это меняет? Если она сообщит бельгийской контрразведке, что ты – израильский шпион, тебя арестуют точно так же…

– В бельгийской контрразведке у нас сидит человек – он в этом случае немедленно предупредит Центр через своего оператора. Он, кстати, тоже думает, что на израильтян работает…

– Все равно что-нибудь когда-нибудь непременно сорвется. Все предусмотреть невозможно. Ведь графиня твоя, наверно, в НАТО трудится, секретаршей при каком-нибудь очень большом начальнике? Я правильно угадала?

Карл промолчал.

А Джули, не дождавшись ответа, продолжала:

– Значит, ее проверяют периодически.

– Нас предупреждают заранее о каждой такой проверке. И тогда я близко к ней не приближаюсь.

– Нет, все равно когда-нибудь что-нибудь сорвется… Вот разве тебе следовало все это мне рассказывать? Нет, конечно! Даже я понимаю, что это не очень профессионально. А откуда ты знаешь, что у Первого, или Второго, или Третьего нет никакой роковой любви? И что они никому в постели не проболтаются? А потом любовь эта не перескажет еще кому-нибудь. И пошло, и поехало… Нет, если вовлечен человеческий фактор, то рано или поздно провал неизбежен.

Карл посмотрел на нее удивленно.

– Третий прав. Ты – готовая разведчица… Откуда только что взялось…

– Как откуда? Начиталась литературы, с тех пор как… В газетах в последнее время – целый исторический экскурс. Ну и здравый смысл элементарный…

– Допустим, ты права. Есть некий риск, весьма теоретический. И что дальше? Почему из этого следует, что мы непременно должны расстаться?

– Да именно потому, что невозможно сидеть и трястись каждый день, ожидая, когда тебя – нас – изобличат! Потом, если ты не успеешь удрать, ты будешь сидеть в тюрьме и дожидаться, когда тебя поменяют на кого-нибудь. Но меня-то не поменяют! К тебе будут относиться с уважением, а меня презирать, как гнусную предательницу. Даже если меня не посадят, то все равно позорище такое, ничего не останется, как понадежней коктейль отравы приготовить, чтобы на этот раз сработало… А про Шанталь ты подумал? Что с ней-то будет в таком случае?

– Есть еще один вариант, – сказал Карл. – Всем бежать на Восток. Причем не дожидаясь провала. Я вот сейчас, может быть, выполню одно очень большое задание и после этого попрошу меня репатриировать. С семьей. Они почти наверняка согласятся…

– В страну, где посреди главного города лежит мумия? И люди стоят в очереди часами, чтобы на нее поглазеть? Нет, извини, в такой стране я жить не смогу. И не хочу, чтобы Шанталь там жила. И твои эти… тоже хороши. Потащили меня смотреть на труп вашего вождя в полной уверенности, что я буду горда и счастлива… Проникнусь величием вашей идеи.

– Да ладно тебе, культ как культ… Немногим хуже других. Христиане тоже мощи всякие выставляют.

– Католики – да. Но не протестанты. Но у католиков и православных вера в эманации всякие… в благодать… А здесь-то что, в атеистической стране? И главное – это же не просто некая церковная община, в которой люди во что хотят, в то и верят. Нет, у вас это государственный культ, обязательный для каждого гражданина, уклонение от него – преступление. Страшно. Как бы я тебя ни любила, мука для меня там будет жить непереносимая. И все равно мы в итоге разойдемся. А обратной дороги для меня не будет!

– Погоди, ну ладно, Кремль с Мавзолеем тебе не понравились, но от Третьяковской галереи ты, по-моему, была в восторге…

– Не лукавь. Верещагин с Серовым – это у вас так… вторично. Ошметки ушедшей культуры. Нового искусства же нет… Главное у вас – мертвый фараон на площади. И это все остальное задавило… С Верещагиным и Чайковским у нас бы «холодной войны» не было. У нас война с фараоном. Вы же хотите и нас заставить ему кланяться. Поляков с чехами вон уже заставили…