Жена нелегала

Ревновала ли Джули к дочке? Ну если быть честной, то конечно. Но подавляла в себе это низкое чувство. Умом понимала: это самый крепкий цемент, связывающий их семью. Главная гарантия.

Других поводов ревновать было более чем достаточно. И не к дочке. А ко всем этим неизвестным прекрасным женщинам, которые наверняка окружали его там, в этих странных мирах, в которых он вращался и куда Джули доступа не было.

Все эти бесконечные поездки. То в Париж, то в Брюссель, то в Берлин. Иногда и в Вену тоже, но это редко, почему-то Карл свой родной город не очень любил. Возвращался — и привозил с собой чужие, странные запахи. Джули казалось — именно женские. Или этот его отсутствующий взгляд. Где-нибудь за обеденным столом. Сидит, как истукан, перед тарелкой с жарким по-чилийски и будто не видит ее. А Джули так старалась! Рецепт раздобывала. Тренировалась на тетке. Ведь не сосисками с пюре его кормить и не йоркширским же пудингом и тем более не «фиш энд чипс» — рыбой с жареной картошкой. А он отрежет кусочек уникального мяса, на изготовление которого ушло несколько часов, положит в рот аккуратно и вдруг застынет. Потом вроде вспомнит, что жевать надо. Жует, но вряд ли понимает что.

— Ну как, вкусно? — спросит Джули дрогнувшим голосом.

— О да, замечательно! — вроде бы очнулся. Улыбается. Глаза вернулись из того, другого мира. Может быть, он инопланетянин? Доктор Кто?

Тетушка говорила: и ты веришь, что он тебе не изменяет? И гнусно ухмылялась. А она отвечала, гордо задрав голову: да, верю! Ну-ну, говорила тетушка. А Джули и сама себе тоже говорила: ну-ну! Лучше, конечно, не задумываться. Но не задумываться не получалось.

Но хуже всего, конечно, эти войны. Ливан, Ирак с Ираном, Колумбия. Шри-Ланка с ее этими самыми «Тиграми», Афганистан. Вот что было страшнее всего. Мало того что там соблазны, так еще и убить могут или покалечить. Он-то всегда отшучивался, говорил: я не комбатант, что со мной может произойти? Но она читала в одном серьезном журнале, что именно фотографы и операторы рискуют больше всего. Один корреспондент писал: «Мы ненавидели фотографов, ведь их аппараты издалека неотличимы от винтовок. Они всегда вызывают огонь на себя. И на нас, своих пишущих коллег, заодно тоже. Злодеи всякие, творящие нехорошие вещи, они тоже больше всего не любят, когда их снимают за этими занятиями. И принимают свои меры… Поэтому, когда я видел фотокорреспондента, я сразу старался куда-нибудь подальше и поскорей от него удалиться».

Карл говорил: а, ерунда это все! Но Джули знала, нет, совсем не ерунда.

Еще где-то она прочитала, что на войне возникают самые скоротечные и безумные романы, самые верные мужья и жены становятся вдруг неверными. Опасность ускоряет все метаболические процессы, вбрасывает в кровь адреналин и заодно всякие там гормоны. Там, где много смерти, там много и любви, глубокомысленно заметил кто-то.

Джули даже пыталась заводить разговоры с Карлом, что теперь, когда он отец семейства, может быть, пора подумать о более безопасной и спокойной профессии? Ведь он не просто фотограф и не просто журналист, он — настоящий фотохудожник. Ему пора свои вернисажи устраивать по всему миру.

— Ты что, — сердился он. — Я же знаменитый фотокорреспондент. Это моя профессия, и я в ней один из первых в мире. В первой десятке. А пожалуй, и в пятерке. И вернисажи у меня уже были и еще будут. Но именно потому, что я блестяще делаю то, что делаю.

В общем — не сдвинуть никакими силами.

Он смеялся над ней, говорил: если со мной что-нибудь случится, тебе сообщат немедленно. Ну, то есть мгновенно! Что-что, а это дело поставлено у нас просто замечательно. И ты везде числишься как «некст оф кин» — то есть тот, самый близкий человек, который должен знать раньше всех остальных. Поэтому, если телефон молчит, значит, все в порядке. Гарантия!

И вот все эти внезапные отъезды и несвоевременные возвращения, все эти чужие запахи и отсутствующие глаза — все это продолжалось даже после рождения Шанталь. Временами бывало даже хуже, чем прежде.