Жена-незнакомка

– Не сильно-то вы заботились о них, когда утром всерьез пытались убить его!

Она знала, что это не игра. Когда они выехали на лужайку у реки и увидели дуэль во всей ее беспощадной и смертоносной красоте и ужасе, Жанна подумала, что оказалась права: Раймон дерется так же, как танцует, – превосходно. Она не видела его боя ни разу (не считать же тот неловкий момент в саду), и на пару мгновений ее даже заворожила та жуткая грация, та быстрота, с которой двигался шевалье де Марейль. Однако вот что интересно, покалеченный Бальдрик ему мало в чем уступал. Поистине, Франция может ничего не бояться, пока ее защищают такие воины.

Однако Жанна решила приберечь комплименты для другого случая (все-таки Раймон вел себя безрассудно!) и, нахмурившись, смотрела на мужа в ожидании ответа.

– Так и есть, – согласился шевалье. – Больше всего на свете я жаждал убить обидчика. Это все, что у меня оставалось. Но благодарю, что вы не дали этому свершиться. Я бы не смог простить себя до конца дней своих, и вы меня – вряд ли.

– А вам важно мое прощение? – тихо спросила она.

– Да, дорогая моя жена, важно. – Он сидел неподвижно, шевелились только губы, однако в лице, раньше казавшемся Жанне бесстрастным, на самом деле просвечивало множество чувств. Просто надо знать, как смотреть и как их ловить. – Видите ли, я дрался не только за себя, но и за вас. Вы сказали, что я – ваш, но вы – моя, Жанна, и это священно. Я не могу вас никому отдать.

Она сглотнула. Боже, какой прекрасный и жуткий момент! Если бы она могла рассказать правду! Но нет, не сейчас, она не может разрушить то, что произнес Раймон. Для него это почти признание в любви.

– Я понимаю вас, – сказала Жанна, – это стоило битвы. Но в следующий раз соблаговолите дослушать друзей до конца, прежде чем решите их заколоть.

Он усмехнулся.

– Да, это стало мне хорошим уроком! Надеюсь, Бальдрик не слишком сильно обидится на меня. Я наговорил ему множество обидных слов. – Он помрачнел. – Мне хотелось уязвить его до глубины души, и я позволил себе лишнее. Вряд ли он это забудет.

– Вы назвали его… – Она не решилась произнести слово «калека» и сказала по-другому: – Оскорбили его из-за увечий?

– Так и есть, моя маленькая проницательная жена. Боюсь, для него услышать это от меня было слишком обидно. И как это загладить, я не знаю.

– Я не спрашивала раньше, однако, может, вы скажете мне теперь… Как Бальдрик получил свои раны?

– А, это случилось весьма и весьма глупо. – Раймон поморщился и потер злополучный бок. – Мы ведь даже тогда не участвовали в сражении! Маршал, герцог де Грамон, под чьим командованием мы тогда служили, отправил меня и Бальдрика с донесением в Саксонию, в небольшой городок Хемниц, где готовились столкнуться шведская и немецкая армии. Мы везли послание фельдмаршалу шведов Юхану Банеру. Как сейчас помню: был апрель, луна почти полная… глупости запоминаются. И волей-неволей мы остались в городке, не успели выбраться, когда началось сражение. Хемниц почти сровняли с землей. Конечно, кто же стал бы разбираться, французы мы или шведы, если мы стоим под шведским флагом. А мы решили, что не грешно подраться за союзников. Мы всегда сражались весело, и нам это казалось забавой. Конечно, ничего забавного не произошло. Бальдрика тяжело ранили, меня – легко, и хотя Банер выиграл сражение, там творился ад. Хорошего лекаря днем с огнем было не сыскать, началось заражение, руку пришлось отнять… Меня до сих пор мучает из-за этого совесть. Если бы я оказался более расторопен, возможно, не пришлось бы… Но мой друг пострадал, а я оставался целым и почти невредимым, и я должен был позаботиться о нем. Я нашел карету, уложил в нее барона и отвез в ставку герцога, гоня так, будто за нами черти гнались. И он выжил, хотя… я действительно считал, что это не жизнь.

– А теперь? – спросила Жанна.

– Моя дорогая, с сегодняшнего утра я на некоторые вещи смотрю иначе. – Он вздохнул. – Я показал себя неотесанным чурбаном, который не видит дальше своего носа, и понял, к чему может привести подобная слепота. И если в иных случаях промедление смерти подобно, то в других оно является благом. Мне придется научиться отличать одно от другого. Если бы я вчера услышал слова Бальдрика…

– Но вы оба живы, и, пожалуй, ваша дружба теперь станет крепче.

– Да, если он простит меня за мои слова.

– Вы разве не поняли, Раймон? Он уже простил вас, сразу.

– Откуда вам это известно?

– Я знаю барона де Феша, и я видела его лицо вчера, когда мы укладывали вас в карету. Он страдал. Он любит вас, а когда любишь, прощаешь жестокие слова, если понимаешь – почему они были произнесены. Я уверена, он понимает.

– Если бы я сам… – пробормотал Раймон. – Впрочем, нет, я едва не солгал вам. Я знаю, почему. Это было просто безумие при мысли, что вы можете мне не принадлежать.