— Про Анну Монс и Варю я знаю… А Чернышева эта — кто такая? — Бледные щеки Екатерины на мгновение вспыхнули лихорадочным румянцем, когда она услышала еще об одной бывшей подруге царя. Все-таки в ней оставалась воля к жизни, которая прорвалась болезненным уколом ревности. Видно, прав был Меншиков, шепнувший ей однажды, что «у мин херца целый легион демонов сладострастия в крови»!
— Дуня Ржевская в замужестве Чернышевой стала, — рассказала царевна Наталья. — Совратил ее Петруша, прости ему Господь этот грех, когда ей всего пятнадцать было. Но не женился — за другого замуж выдал. Много у Петруши метресок было, не перечесть… Были и те, что детей ему рожали, да не оставался он с ними. С тобой остался. Я все думала, гадала — почему? Потом поняла: особенная ты, Екатерина. Человека он в тебе увидел, а не просто бабу. Изменила ты его. Ты многих меняешь, кто с тобой рядом оказывается. Вон Алексашка Меншиков, кобель кобелем, одна похоть на уме да нажива, и тот при тебе ведет себя смирно да прилично. А Петруша мой, на что гневлив, а по головушке ты его погладишь, и он, словно ребенок, делается тих да ласков. Дар у тебя, Екатерина! Ты неси этот дар, не сгибайся!
Екатерина благодарно схватила руку царевны и коснулась этой руки пылающими, искусанными в горе и злобе губами.
— Простите меня, ваше высочество, — сказала она. — Была я доброй, а становлюсь злой. Тошно мне! Заразилась я здесь злом, как болезнью дурной…
— А ты не становись злой, Катя! — Царевна положила на истерзанный лоб Екатерины свою маленькую, но властную и сильную, как у брата, руку. — Ты потерпи, сердешная! Перемелется — добро будет… Родишь ты еще ребеночка. Видит Бог, родишь. А на царевича Алексея не серчай, несчастный он, без матери остался, разлучили его с ней!
— Я была расположена душой к юному принцу, ваше высочество. Но ведь он желает зла мне и желал смерти моим несчастным детям, чтобы вернуть из монастыря мать! — в отчаянии воскликнула Екатерина и все же разрыдалась горестно и горько. — Я жила здесь в вечном страхе! Не за себя, за детей! Мальчиков моих убили и других — убьют!
— Не убили их, Катя, не убили! Не выдумывай! — ужаснулась Наталья Алексеевна.
— Значит, сглазили. Так, кажется, говорят в России… Дурной глаз на них…
— Ты Богу молись, Катя! — твердо и назидательно молвила царевна Наталья. — На него надейся, Он не оставит!
Теперь, после возвращения Дарьи Меншиковой из Киева, в том же самом дворце, где обряжали в последний путь ее маленьких сыновей, Екатерина поведала подруге свою давнюю печаль и тайную мысль о том, что ее с Петрушей детей, словно робкие, едва пробившиеся к свету цветы, вырывает из жизненного сада чья-то злая воля.
— А ты, Катя, царевичу милость окажи. Попроси за него Петра Алексеевича, как Наталья Алексевна всегда просит… Ты ведь — крестница Алексей Петровича! Окажи милость крестному отцу, и Отец Небесный тебе милость окажет, пошлет ребеночка! — посоветовала Дарья. — Злится на тебя царевич. И мать его, монахиня Елена, тебя проклинает. Вот и уносит смерть детей твоих…
— Милость? — удивленно переспросила Екатерина. — Что же я могу сделать для опального принца?
— Напиши Петру Алексеевичу, что, мол, в науках он силен и государству слуга будет достойный. Царевна, мол, Алексея Петровича хвалит, а ты с ней в этом согласна.
— Но Петер хочет для государства другого наследника, от меня! — возмутилась Екатерина.
— Наследник от тебя будет, это верно! — согласилась Даша. — Да ведь и царевича со свету сживать не стоит. Сын твой царем станет, да и Алексей Петрович государству российскому пригодится.
— Права ты, Дарья… Добрая ты! А я злой стала… Страх за детей меня такой сделал! — с болью в душе призналась Екатерина. — Напишу я государю о царевиче… Может, и помилует за это других наших детей Господь!
Екатерина действительно вскоре написала Петру о царевиче самое лестное письмо и попросила для него милости. Царь сначала крепко осерчал, получив такое странное послание, но поразмыслил и простил свою Катю за «неуместные бабьи жалости». Господь, в ответ на ее смиренные мольбы и исполненный обет, послал Екатерине сначала здоровую и крепкую дочку, крещенную Анной, а спустя неполных два года, еще одну малютку — Елизавету. Но сына все не было.
Екатерина утешалась тем, что если девочки вырастут умными и сильными телом и духом, то и одной из них можно будет передать престол. Не все же в России мужчинам властвовать! Пора и женщинам себя показать, как это принято в Европе! Но Петр, искренне любивший маленьких Анхен и Лизхен, их появлением на свет не утешался, все ждал сына — вожделенно, страстно и нетерпеливо. Правда, свою Катю царь этим не попрекал, жалел, и эта жалость была для Екатерины страшнее, чем самые горькие упреки.