Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Глава 20 Выбор Марцеллы

Дом семьи Пилатов на Авентинском холме в Риме, окруженный пышными садами, украшенный величественными колоннами и мраморными барельефами, имел старинный, патрицианский вид. Мой свекор весьма преуспел в торговле колесницами, и кто знает, в чем еще. Сейчас, после его смерти, солидная часть оставленного им наследства вместе с домом досталась нам.

«Разлюбезные лары, — мысленно обращалась я к духам-покровителям, когда входила в дом, — примите меня в лоно семьи. Я никому не причиню зла. Я положу цветы к вашему алтарю и зажгу огонь Весты. Развейте тревогу в моем сердце. Пожалуйте мне терпения и мира».

Не отступавший от меня ни на шаг Пилат спросил:

— Ну как? Тебе нравится?

Я внимательно осмотрела все вокруг: и мозаичный пол, и фрески на стенах, и мраморный потолок.

— Что здесь может не нравиться? — спросила я, проходя через атриум.

Роскошный дом с множеством комнат в плане представлял прямоугольник. Встретившая нас рабыня поклонилась и дала мне свечу. Я опустилась на колени перед большим каменным алтарем рядом с очагом. На алтаре находились посмертные маски членов семьи, в том числе моих родителей.

Я разожгла огонь в очаге, подумав, сколько женщин делали то же самое здесь до меня. Веста, Веста, Веста. Я принимала тебя на веру, пока мне самой не пришлось позаботиться об огне в собственном очаге. Теперь я знаю, что это ты объединяешь нас. Империя — это семья, а ты служишь напоминанием, что она священна.

Конечно, от семейных обязанностей никуда не денешься, но с переездом в Рим, может быть, для меня откроются новые перспективы. Вероятно, я непроизвольно вздохнула, потому что Пилат поднял голову от списка доставленных с нами вещей, который он проверял, и спросил:

— Что с тобой?

— Я чувствую себя старой. — Мой ответ удивил меня саму.

— Старой в двадцать два года? Бедняжка. Как же ты будешь чувствовать себя в мои годы?

— В свои тридцать два ты выглядишь как нельзя лучше.

Что правда, то правда. Вокруг его изумительных глаз появились морщинки, но ему очень шла короткая военная стрижка. За шесть лет, что я знала Пилата, он стал еще красивее.

— Возраст для мужчин не имеет значения, — сказала я. — Некоторые из них привлекательны и в сорок.

— Неужели? — Он положил на стол список багажа. — Ты имеешь в виду кого-нибудь конкретно?

— Моего отца.

— Так вот что тебя беспокоит. — Он положил руку мне на плечо. — Я думал, тебе здесь понравится.

— Под боком у человека, убившего моих родителей?

— Тиберий правит миром, Клавдия. Если я рассчитываю на продвижение, мне нужна его поддержка.

Я оглядела освещенный солнцем зал. С трех сторон к нему примыкали анфилады светлых, в ярких тонах комнат, соединенных затененными переходами с мозаичными черно-белыми полами.

— У вашей семьи великолепный дом, — сказала я. — Авентин — самый престижный район в Риме. Если бы мои родители были живы, они очень порадовались бы за меня. Но их нет.

— Да, — вздохнул Пилат. — Остается только сожалеть. Их не вернешь. — Он взял список и стал проверять предметы мебели. — Мне помнится, тебе нравился Рим, и твоей матери тоже.

— В этом-то и несчастье. — У меня комок подступил к горлу. — Сегодня утром, когда мы приближались к городу, я вспомнила о старых временах, когда Германик и Агриппина находились на вершине славы, мама ликовала, возвращаясь домой, Марцеллу и меня переполнял восторг, что мы такие юные и у нас вся жизнь впереди.

— Рано печалиться, тебе еще жить да жить. Скоро ты встретишься с Марцеллой. Жаль только, что она — затворница, но это не будет долго продолжаться.

— Да, мне так хочется, чтобы она поскорее вернулась. Ты даже не представляешь. Но сегодня я намерена найти Агриппину.

Пилат снова вздохнул:

 — Если у тебя не хватает здравого смысла, я вынужден сказать прямо: Агриппины тебе не видать. И нечего больше об этом говорить. — Он взял конторскую книгу, давая понять, что разговор окончен.

На этот раз я решила, что он от меня не отделается.

— Агриппина лишилась всего. Сначала она потеряла мать, которую уморили голодом по приказу. Тиберия на этом проклятом острове, а сейчас... — Я едва сдерживала слезы. — А сейчас он добрался до Нерона и Друза.

— Я знаю, ты скучаешь по ним. Мне очень жаль.

— Скучаю по ним? Да они были мне братьями, замечательными людьми. И тот и другой могли бы стать прекрасными, заслуживающими уважения правителями. Но вместо этого Нерона довели до самоубийства, а Друза, милого Друза, моего защитника, морят голодом в подвале дворца. Тебе известно, что он ел солому из своего матраса?

— Настали тяжелые времена. Согласен, Агриппина многое перенесла.

— А я? Разве я мало претерпела на своем коротком веку? Я говорю не только о безвозвратных утратах, понятных всем в мире, но и о личных разочарованиях, известных только тебе.

Пипат укоризненно смотрел на меня. Я продолжала стоять на своем:

— Агриппина была для меня второй матерью.

— Весьма пристойно и благоразумно с ее стороны не искать встречи с тобой.

— Именно поэтому я должна пойти к ней.

— Это будет неприлично.

— Неприлично? Как у тебя язык поворачивается?