Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Пилат категорически заявил: никаких танцоров, комических артистов, музыкантов или фокусников. Правда, нам повезло с одной из наших рабынь, весьма неплохо игравшей на флейте. Но, даже не будь ее, мы бы не скучали, потому что не могли наговориться. Сначала на нас нахлынули горькие воспоминания. Разве забудешь потерю близких? Но потом радость встречи пересилила печаль. Мы больше не скрывали восторга. Вечер прошел замечательно. Агриппина все еще поражала своим царственным видом, хотя облачилась в остатки прежней роскоши. Длинноногая «крошка» Агрипилла, которой исполнилось уже одиннадцать, беспрестанно смеялась. Друзилла и Юлия, слегка похудевшие и в простых нарядах, стали еще более привлекательными по сравнению с тем, какими они мне запомнились в Антиохии. Но Марцелла все же оставалась первой красавицей нашей семьи. В белых одеждах и с простой прической, она привлекала к себе внимание, прежде всего своими миндалевидными глазами — таинственными и умными, чарующим, бархатистым голосом и неторопливой речью. Любые слова из ее уст звучали как нежное воркование. Немыслимо представить, что весталкам возбранялся даже легкий флирт. А за нарушение обета целомудрия их хоронили заживо.

Пилат удивил меня. Он, казалось, остался довольным, что я приняла его условия. За ужином муж со всеми обходился как радушный хозяин, но особое внимание он уделял Агриппине. Пилат посадил ее справа от себя и, ухаживая за ней, предлагал самые лакомые кусочки. Интересовался, какое вино она предпочитает, и приказывал рабыне исполнять ее любимые песни. Я видела, как воодушевилась Агриппина, демонстрируя порой свою былую беспечную самоуверенность. «На Пилата снизошла благодать Исиды», — думала я. Если он захочет, он способен являть доброту. Как я могла забыть об этом?

Наша вечеринка закончилась слишком быстро. Агриппина с девочками отправились домой в нашем паланкине. Рабы шли впереди него и факелами освещали дорогу. Пилат разговаривал с Марцеллой, довольный, что он встретился со свояченицей, о которой так много слышал. Он убеждал ее, что она превзошла все его ожидания. В конце концов, извинившись, муж удалился в свои покои. Марцелла, получившая разрешение погостить у нас один день, будет ночевать на моей половине. Я с таким нетерпением и так давно ждала этой встречи. Но сейчас я чувствовала себя стесненно. Неужели эта незнакомка — та самая смешливая и импульсивная подруга, которой мне недоставало все эти годы?

— Ты была с мамой и папой в последний час? — спросила я.

— Да. — Она взяла меня за руку. — Ты ничего не слышала о том... о том приеме?

— Нет, — недоуменно ответила я. — О каком приеме?

— О, это было нечто грандиозное! — Марцелла говорила медленно и взволнованно. — К ним на пиршество пришли человек сто, те, кто действительно любил их и не испугался гнева Тиберия. Нас угощали превосходными блюдами. А какие замечательные артисты выступали! Ты себе представить не можешь! Мама и папа буквально сияли. Они ходили среди гостей, улыбались и весело разговаривали с ними, словно присутствовали на свадьбе. — Марцелла замолчала, глотая слезы. — Затем в разгар вечера рабы подали вкуснейшее вино, какое еще никто никогда не пробовал, редкое, дорогое вино высшего качества, привезенное из Галлии. Папа и мама выпили вместе со всеми, сказали друзьям, чтобы они продолжали пить и веселиться, и попрощались с ними.

— Ты все это видела своими глазами, Марцелла? Какой ужас! — Я обняла ее, в страхе ожидая, что будет дальше.

— Взявшись за руки и все так же улыбаясь, они под звуки музыки удалились из комнаты. В ванной папа вскрыл себе и маме вены. — Марцелла содрогалась от рыданий, и я тоже. — Успокойся, — всхлипывала она, вытирая слезы покрывалом с кушетки. — Пиршество стоило таких больших денег, что Тиберий уже ничего не мог конфисковать.

Прижавшись друг к другу, мы заливались горькими слезами, не в силах произнести ни слова. Горе сплотило нас, но закончились ли наши невзгоды? Прошло так много лет со времени нашего девичества. Мы стали женщинами и идем разными путями. Очень разными. Лежа с Марцеллой, как в детстве, на большой кушетке, я вспоминала те ночи, когда мы мечтали о том, какими важными дамами мы станем, какие великолепные и любящие у нас будут мужья. Как мы верили в себя, в свою удачную судьбу!

Куда девались наши дружеские отношения, легкость общения, простота, с которой мы некогда делились своими грезами и тайнами?

Наконец Марцелла заговорила:

— Пилат красивый. Ты, вероятно, счастлива с ним.

— Очень счастлива, — согласилась я. Могла ли я поведать весталке, что мой муж удовлетворял мою плоть, но душа оставалась опустошенной? Прервав неловкое молчание, я спросила: — Тебе трудно справляться со своими обязанностями?

— По правде говоря, трудно. Мое обучение закончилось, теперь я совершаю священные обряды, пеку хлеб.

Марцелла никогда не отличалась хорошим знанием обрядов, а чтобы печь хлеб...

Наступила долгая тишина, и потом она сказала:

— Вы с Пилатом не побоялись пригласить к себе гостей. Твой муж был таким обходительным с тетей.