— В Стабиях? — Пилат посмотрел на Голтана. — Какое совпадение! Мы с женой отправляемся в те места через три дня. Мы уже...
— Извини, друг мой, — перебил его Сеян. — У Тиберия, кажется, несколько иные планы насчет тебя, насчет нас обоих. Я еще не говорил тебе. Он хочет...
Сеян понизил голос. Перед моими глазами стоял только Голтан, он смотрел на меня пылким взором. Я затрепетала всем телом. «Будь осторожна, держи себя в руках». Я вновь сосредоточила внимание на разговоре.
— Мне очень жаль нарушать ваши планы, — сказал Сеян. Он встал со своей кушетки и сел рядом со мной. Взяв мою руку, он стал легкими движениями поглаживать ее. — Вы не будете возражать, если я на некоторое время украду вашего мужа?
— Как? Он опять куда-то должен ехать? — с досадой в голосе произнесла я, хотя вовсе не испытывала этого чувства. Пилат не спускал с меня своих голубых глаз.
— Тиберий посылает нас в Сиракузы, — продолжал Сеян. — Всего лишь на месяц, а потом Пилат вернется к вам в Геркуланум. Я убедился, что разлука укрепляет любовь. — И, обращаясь к Голтану, он спросил: — А ты как считаешь?
— Рахиль, подойди сюда, — позвала я, склонившись над моей спящей дочерью. — Мне нужна твоя помощь.
Мы стояли у детской кроватки и смотрели на Марцеллу. Как такая крошка могла быть столь бесценной? Эта мысль не раз возникала в моем сознании.
— Она красивая, — сказала Рахиль и поправила ее одеяло.
— Она для меня дороже всего на свете.
— Неудивительно. И какая женщина станет рисковать тем, что для нее дороже всего на свете?
Мы встречались днем два или три раза в неделю.
Голтан предложил простой план. Оставляя Марцеллу на попечение кормилицы, я выходила из дома в обычной одежде. Потом на моем паланкине меня доставляли до какого-нибудь трактира, где уже ждала Рахиль. Она переодевалась в мое платье, надевала темный парик цвета моих волос и выходила через переднюю дверь. А я в простом одеянии выходила из трактира через другую дверь, нанимала паланкин или шла пешком до дома, который в тот день снимал Голтан для нашей встречи.
Один раз я надела грубую коричневую тунику и спрятала волосы под шапку, какую носили вольноотпущенники. В другой раз я облачилась в тяжелую тогу, накинув на голову край с пурпурной каймой. Оставшись наедине, когда наши страхи были уже позади, мы смеялись над моим маскарадом. Голтан поворачивал меня из стороны в сторону, а я подражала речи и манерам тех, чей облик принимала.
— Я нравлюсь тебе блондинкой? — спросила я Голтана. Мою голову украшали роскошные кудряшки золотистых волос.
— Ты мне нравишься такой, какая есть.
Я повернулась и посмотрела, что заказал Голтан нам на обед. В центре стола, накрытом белой скатертью, стоял букет роз светлого, желтовато-оранжевого оттенка. Нам подали устриц в раковине, густой ячменный суп, политый сверху медом, лук-порей с цикорием-эндивием, фаршированного фазана и клубнику со свежими сливками.
— Вот так чудо! Как раз то, что я люблю! — воскликнула я, обняв его. — Откуда ты это знаешь?
В тот день Голтан снял небольшую, но светлую и уютную квартиру. Я запыхалась, поднимаясь по многочисленным ступеням, но когда дошла до верха, то увидела Голтана, дожидавшегося меня на небольшом балконе. Весь Рим раскинулся перед нами, и мы чувствовали себя властелинами мира.
Мы наслаждались вкусной едой и великолепным вином, упивались друг другом, разговаривали и смеялись. Я и не заметила, как солнце стало клониться к закату.
Постепенно подкрались сумерки, стало темно, но не настолько, чтобы зажигать факелы. Наша идиллия должна опять закончиться. Я приподнялась на локте, все еще лежа на кушетке.
— Прошлый раз, когда ты не пришла, я подумал, что Пилат вернулся раньше, и ты не смогла уйти из дома.
Я снова легла рядом с ним и поцеловала его в губы.
— Он мог бы убить тебя, — сказал Голтан.
— Если бы осмелился. Скорее всего он бы прогнал меня, запретил видеться с дочерью. — Мой голос дрогнул. — Я бы этого не вынесла. Я немного помолчала. — К твоему сведению: в Рим вернулась Ливия. Вчера я видела ее в театре. Она уставилась на меня своими зелеными глазами. Мне стало страшно. Ливия способна на все, что угодно.
— У тебя нет никакого друга семьи, который мог бы заступиться за тебя?
— Нет, никого. В живых никого не осталось.
— А твоя божественная покровительница — Исида? Ты могла бы у нее попросить убежища?
— Ты мечтаешь об этом? — подколола я его. — Ты хочешь, чтобы я стала отшельницей?
— Это лучше, чем жить с Пилатом, — признался он.
— После того как Тиберий сжег храм Исиды, об убежище не может быть и речи. Мне некуда деться, даже не к кому обратиться за советом.
Голтан прижал меня к себе, а потом оттолкнул.
— Я должен буду уехать отсюда как можно дальше, чтобы не подвергаться искушению. — Он встал с кушетки и взял свою тунику. — Парфяне собираются устроить гладиаторские бои.
— Как же так? — Меня охватил ужас. — Мне казалось, ты навсегда покончил с этим.