Он сбежал с крыльца, обогнул дом и оказался на заднем дворе. Там, рядом с сараем, почти у забора, был закопан любимчик Алевтины - рыжий здоровущий кот Елизар. Сколько Федор себя помнил, это животное всегда обитало рядом с хозяйкой.
Когда она сидела в кресле, Елизар разваливался на ее коленях, и хоть те были большими и круглыми, котяра все равно не помещался, и часть его тела, обычно задняя, свешивалась с них; когда бабка ходила по дому, он следовал за ней; когда суетилась на кухне, его наглая усатая морда появлялась то из-под стола, то из-под печки; даже когда Алевтина лупцевала внука, он бесстрастно наблюдал за этим, притулившись в сторонке. Именно на Елизара и переносил часть своей ненависти Федор. В детском сознании мальчика кот был неразделим со своей хозяйкой и так же ненавидим.
Сколько раз после бабкиной порки он пытался поймать Елизара, чтобы дернуть за хвост, отодрать за ухо, словом, причинить такую боль, какую испытал недавно сам. Если он не мог проделать это с Алевтиной, так хоть помучить ее любимца. Удавалось Феде это нечасто, но и когда он отлавливал хитрое животное, оно начинало так блажить, что на его зов тут же прибегала хозяйка, вырывала из рук внука и, не слушая заверений в том, что мальчик хотел просто погладить, отвешивала такую затрещину, что у Федора звенело в ушах.
Однажды Елизар замешкался. Он притаился в кустах, карауля добычу - ласточку, что свила гнездо под крышей сарая. За жадность (его кормили исключительно карпами и вырезкой) и поплатился - Федор его поймал. Сначала он привязал его за лапу к дереву, затем начал мучить, и каждый жалобный вскрик кота отзывался сладким буханьем в сердце. Он и за усы дергал, и бил, и поджигал шерсть на хвосте, а ему все было мало, все равно его страдания еще не сравнимы с мучениями этого сытого, обласканного, избалованного кошака.
Федор долго сидел на корточках рядом с трясущейся, напуганной, бессильной тварью и наслаждался своей властью. Потом, после секундного размышления, достал свой складной нож и… Дрожащей от волнения и нетерпения рукой он перерезал коту глотку. После, застыв, наблюдал, как вместе с кровью из животного вытекает жизнь. Капля за каплей. Как бы он насладился, если бы на месте этого тяжело, с хрипом дышащего Елизара оказалась тучная, каменнолицая, ненавистная Алевтина.
Когда кот издох, а возбуждение спало, Федор понял, что натворил. Теперь Елизар уже не казался таким зловещим, в смерти он стал беззащитным, мальчику даже стало его жалко, но потом он вспомнил, как издевалась над ним бабка, и жалость прошла. Зато на смену ей пришел страх. Федор с ужасом представил, что будет, если Алевтина узнает, кто убил ее любимца.
Мальчик растерялся. Закопать? Выбросить? Бросить в печь?
Вдруг Федор замер, разжал обхватившие хвост пальцы. Я не буду этого делать! Я хочу посмотреть! Увидеть, изменится ли лицо бабки при виде окровавленного кошачьего трупа. Он засел в кустах и стал ждать. Алевтина показалась совсем скоро. Выйдя из дома с черного хода, она зычно звала Елизара и оглядывалась по сторонам.
- Елиза… - Бабка как вкопанная застыла, так и не договорив. Потом присела, приложила свою большую морщинистую ладонь к маленькой кошачьей головке и скупо, совсем не по-бабьи заплакала. Федор обомлел. Алевтина могла чувствовать. А значит, страдать. В этот миг ему многое открылось. Первое - это то, что люди могут любить животных больше, чем себе подобных. Второе - у каждого есть своя слабость.
Когда бабка, прижав завернутого в фартук кота к животу, ушла, Федор все не мог пошевелиться. Эта бессердечная баба оплакивала дохлую тварь, а над своим внуком не проронила и слезинки! И тут Федор прозрел… Он всегда считал, что главное в его отношении к ней - это чувство страха. А оказалось теперь, что он ее ни капли не боится.
Просто НЕНАВИДИТ! И он обязательно ей отомстит!
Все эти мысли вновь и вновь проносились у него в голове, стоило ему припомнить тот день. Поэтому он и приходил на могилу Елизара, чтобы воскресить свою ненависть и воссоздать картину казни. На этот раз посидел он у забора недолго, он вспомнил, что обещал деду переписать несколько накладных: тот вел всю бухгалтерию сам и в последнее время из-за старческой дальнозоркости делал много ошибок в документации.
Вообще к патриарху у Федора было особое отношение. С той же силой, с какой он ненавидел бабку, он любил деда. Теперь он его не боялся, а только уважал. Старший Егоров стал для мальчика идолом, кумиром, именно на него ему хотелось походить во взрослой жизни. Отец же не вызывал в Феде никаких сильных чувств: да, он его любил, но скорее из-за того, что именно с ним у него были связаны самые счастливые детские - сейчас-то он уже не ребенок - воспоминания. Уважения, по мнению сына, Григорий был не достоин, а это для Феди было самым главным в отношении к людям.