Жена Синей Бороды

Дядьку Ваньку Федор вообще презирал. С детства мальчишка понял, что прав тот, кто сильнее, а сильнее тот, кто умнее, а дядя, хоть и обладал недюжинной грузоподъемностью, умишком не блистал, вот и не считался Федор с ним. К тетке, правда, он относился с симпатией. Та ему нравилась за упрямство и бесстрашие, делала она то, что хотела, а на мамкины угрозы отвечала всегда презрительной улыбкой. Кузенов своих, трех детей тетки Лены, Федор не воспринимал, они казались ему глупыми, хоть и были гораздо старше, ограниченными и бесперспективными. Отца их, то ли барона, то ли князя, он даже за человека не считал - так, обычный пустоголовый павлин-приживала.

Больше в их мрачном доме никого не привечали. Друзей у Федора не имелось. Он так стремился к лидерству, что у него были либо враги, либо подпевалы. Да и неинтересно ему было со сверстниками. Самым большим его другом был дед, вот уж возле кого он мог часами отираться. Старику это страсть как нравилось, только он виду не подавал. Буркнет, бывало, что-то невразумительное, когда внук надоест своими расспросами, улыбнется втихую, кликнет кучера и - айда! - вместе с Федькой на фабрику. Дела срочные решать.

В одну из таких поездок и произошло событие, которое многое изменило в мироощущении Федора. Помнится, ехали они по Сенцовской площади, обширной, старинной. Граничила она с набережной и с Народной площадью, так что, почитай, самый центр. Лавок много на ней располагалось, контор, рынок имелся, почтовое управление, рядом резервуар для воды, что питала городской водопровод. Эту площадь и пересекали Егоровы в открытом экипаже, когда на их пути неожиданное препятствие возникло. Дед поднялся во весь рост, прищурился, Федор сделал то же и увидел, что в густой грязи, которая окружала наряду с обширными лужами резервуар, застрял мучной обоз. Выезд на Народную был полностью отрезан, и несколько колясок и телег стояли в отдалении, ожидая, когда уберут баррикаду.

- Деда, а не наша ли мука? - тихо спросил Федор, дергая старика за рукав.

- Чай, наша, с фабрики везут.

Дед сел на свое место, призадумался. Неожиданно из почтовой конторы выбежал лихой полицейский с аккуратными бачками и в идеально сидящей на нем форме. Позвякивая саблей, он пронесся через площадь, подлетел к обозу и начал визгливо отдавать приказы расстроенным мужикам-возчикам, при этом активно жестикулируя.

- Что за павлин? - в бороду пробормотал дед.

- А не полицмейстер ли новый? - обернулся к Егорову кучер.

- Вот пустозвон он, кажись, - дед недовольно откинулся, он терпеть не мог людей, которые сотрясают воздух почем зря.

Тем временем полицмейстер обернулся, видно, мужики признали своего хозяина и отослали стража порядка к нему. Тот, для солидности нахмурив брови, направился к Егорову. Походка у него была стремительная, вид грозный, и Федор сильно оробел при его приближении. Вот как оштрафует сейчас деда, а то и похуже.

- Ваш обоз? - рявкнул он, подойдя вплотную к колесу.

- Ну, мой, - спокойно ответил дед.

- Убрать!

- Хм. - Егоров почесал бороду в раздумье. - Мне вас легче убрать, чем муку.

После чего похлопал кучера по плечу и, не обращая внимания на грозный взгляд стража порядка, так же спокойно уехал.

На следующий день полицмейстера сняли.

Когда Федор узнал об этом, он не мог уснуть. Он даже не предполагал, что деньги могут дать такую власть. Он всегда хотел быстрее вырасти, приумножить дедовы капиталы, построить свою мельницу, стать таким же богатым и уважаемым. Но Федор и не мечтал стать всесильным! Вот с того дня он стал мечтать и об этом. И все больше подгонял время.

Глава 4

Федор стоял во весь рост на телеге и всматривался в даль. По бескрайней степи ехали, катили, тянулись фуры, телеги, обозы, повозки и кибитки. Лошади, быки, даже странные диковинные животные - верблюды были запряжены в них. Как вечно спешащие по своим делам муравьи, сновали люди, народ был разношерстный: тут и важные господа попадались, и рыбешка помельче - перекупщики и посредники, и крестьяне разных национальностей, кто в потрепанных рубахах и пыльных шапках, кто в стеганых халатах, кто в кафтанах. На горизонте только недавно поднялось ленивое солнце, а на хлебном базаре уже вовсю бурлила жизнь. Отовсюду доносилась то украинская, то татарская, то калмыцкая, то русская речь, а уж сколько оттенков, говорков этой самой русской речи можно было услышать на хлебном базаре: кто-то окал, кто-то тянул окончания, другие прибавляли к любому слову «-та», а некоторые «-ак». «Ак, что хоть слышно нонче? Почем-та пуд?» А еще слышались ругань, полупьяные хриплые песни, заливистый смех, конское ржание…

Балаково!

Дед привез Федора на этот базар впервые. Мальчишке едва исполнилось двенадцать, но он интересовался всем, что связано с мукомольем и зерноторговлей, поболе многих взрослых. Он уже досконально изучил работу предприятий, лавок, бывал частым гостем в главной конторе, однажды посетил вместе с дедом Промышленную ярмарку, и вот теперь попал на главное хлебное торжище.