Жена смотрителя зоопарка

На голубых страницах соединены вместе чувства, фантазии и опустошающе беспощадные мысли, но Корчак не рассказывал о зловещих событиях в гетто, например о депортации в лагеря смерти, начавшейся 22 июля, в его шестьдесят четвертый день рождения. Вместо описания поднявшейся суматохи и рева моторов, в тот день он написал лишь об «удивительно большой луне», сиявшей над несчастными в «этом несчастливом, безумном квартале».

К этому времени, как видно по фотографиям, его бородка и усы поседели, под живыми темными глазами набрякли мешки; и хотя в теле остались лишь «спайки да боли, грыжи да шрамы»[60], он отказывался бежать из гетто, оставив там детей, несмотря на многочисленные предложения помощи от учеников с арийской стороны. Его удручало, когда он слышал, как голодающие и страдающие дети разговаривают о своих болезнях, «словно старики в санатории», о чем он писал в своих дневниках. Им нужно было найти способ преодолеть боль, и поэтому он подбадривал их, сочиняя молитвы вроде этой: «Спасибо тебе, милостивый Господь, за то, что наделил цветы ароматом, светлячков – их светом и заставил звезды на небе сиять»[61]. Он учил их мысленно врачевать себя, включать сознание, занимаясь обыденными делами, например медленно и сосредоточенно собирая миски, ложки и тарелки после еды:

«Когда я сам убираю со стола, я вижу трещины на тарелках, погнутые ложки, царапины на мисках… Я представляю, как беззаботные едоки отодвигают их жестом то ли светской спеси, то ли невоспитанности, – эти ложки, ножи, солонки и чашки… Иногда я смотрю, как раскладывают добавку, кто сидит рядом с кем. И мне приходят на ум какие-то мысли. Потому что, если я делаю что-то, я никогда не делаю это бездумно»[62].

Придумывая и шутливые игры, и очень серьезные, он решил однажды, вдохновленный восточной религией, поставить пьесу «Почта» индийского писателя Рабиндраната Тагора. Эта постановка теперь воспринимается как символ: репетиции начались 18 июля, всего за три недели до того, как детей отправили в Треблинку. В пьесе прикованный к постели мальчик по имени Амаль страдает от клаустрофобии в своей комнате и мечтает полететь туда, где врач короля сможет его исцелить. В конце пьесы королевский доктор появляется, вылечивает мальчика, распахивает окна и двери, и Амаль видит небо со звездами. Корчак писал, что выбрал эту пьесу, чтобы помочь попавшим в ловушку, напуганным детям примирить их со смертью.

Предчувствуя их страдания и страхи, когда настал день депортации (6 августа 1942 года), он вместе с ними поднялся в вагон поезда, идущего в Треблинку, потому что знал наверняка, что его присутствие их успокоит. «Ты же не бросишь больного ребенка ночью, и ты не бросишь детей в такое время». На фотографии, сделанной на Умшлагплац (Перевалочной площади), он шагает с непокрытой головой, в солдатских ботинках, держа за руки нескольких детей, а остальные сто девяносто два ребенка и десять воспитателей идут колонной по четверо в сопровождении немецких солдат. Корчака и его детей загнали в красные вагоны, которые были немногим больше клеток для перевозки кур, но все дети с легкостью поместились. Джошуа Перл, видевший все своими глазами, описал в «Уничтожении Варшавского гетто» эту сцену: «Случилось чудо: две сотни чистых душ, обреченных на смерть, не плакали. Ни один из них не бежал. Ни один не попытался спрятаться. Словно подбитые ласточки, они жались к своему учителю и наставнику, своему отцу и брату, Янушу Корчаку».

В 1971 году российские ученые назвали в его честь только что открытый астероид, 2163 Корчак, но, может быть, лучше было назвать его Ро, именем планеты, о которой он мечтал. Поляки объявили Корчака мучеником, а израильтяне почитают его как одного из тридцати шести праведников, благодаря чистым душам которых возможно спасение мира[63]. По еврейской легенде, эти немногие своими добрыми сердцами и благодеяниями уберегают наш злой мир от уничтожения. И только благодаря им одним все человечество еще живо. В легенде говорится, что это обычные люди, они не безгрешны, они не наделены волшебной силой и большинство из них остаются неузнанными на протяжении всей жизни, тогда как они увековечивают добро даже посреди преисподней.

Глава двадцать первая