Жена султана

— Фридрих?

Мужчина останавливается, потом быстро подходит к нам.

— Даниэль?

Они хватают друг друга за руки, смеются и какое-то время говорят по-немецки, я на этом языке объясняться не могу. Потом они поворачиваются ко мне.

— А это Нус-Нус, придворный евнух султана Мулая Исмаила.

Врач смотрит на меня — его глаза с моими вровень, так редко бывает. Он по-медвежьи сгребает мою руку, коротко ее встряхивает, потом кивает на маску.

— От этого никакого прока, — говорит он с пренебрежительным смешком.

Он отпирает дверь в заклепках и проводит нас в дом. За темными коридорами я мельком вижу сад с буйной растительностью, и сердце мое стремится к его свету и птичьему пению, но доктор ведет нас в кабинет, — в комнату, полную книг, свитков, бумаг и прочих вещей. Доктор Фридрих падает в большое деревянное кресло и указывает нам на два ящика посреди комнаты.

— Собираетесь? — спрашивает Даниэль.

— Пора двигаться. Здесь оставаться смысла нет: все, кто не умер или не при смерти, валят отсюда стадами.

— Куда поедете?

— Слышал, до Марракеша чума еще не добралась.

— Она всего в нескольких неделях пути от Красностенного Города, — говорит торговец. — А что за Марракешем? Только горцы, а потом дикари пустыни. У Нус-Нуса есть к вам предложение.

Я объясняю, каково мое задание. Фридрих смотрит с сомнением, и винить его за это я не могу.

— С чего ему вдруг понадобился новый врач? Сальгадо что, допился наконец до беспамятства? Или его прибрала чума?

Я без лишних околичностей говорю, что Сальгадо в самом деле скончался.

Фридрих пожимает плечами:

— Удивительно, что он так долго продержался, если честно. Он был просто шарлатаном.

— Вы как врач лучше доктора Сальгадо? — спрашиваю я.

— Это нетрудно. Его медицина родом из другого века. В мире повсюду необычайные новшества — я изо всех сил стараюсь за ними успеть. В Лондоне делают замечательные открытия. Хотелось бы самому туда съездить, посмотреть, на что способны члены тамошнего Королевского общества. Но выезд из зачумленного марокканского порта сейчас стоит недосягаемо дорого, у меня не хватит средств, чтобы выбраться.

— Султан вам хорошо заплатит за работу, — нажимаю я.

Он переплетает пальцы, кладет на них подбородок и в конце концов вздыхает:

— Что ж, смерть от меча ничем не хуже смерти от чумы.

Он собирает небольшую сумку — все остальное я велю доставить во дворец. Даниэль провожает нас до Саат аль-Хедим и тепло обнимает нас обоих на прощанье. Потом он отводит меня в сторонку и говорит:

— Не забудь, что я тебе сказал, Нус-Нус. Приходи ко мне, если передумаешь, я сделаю, что смогу, чтобы тебе помочь. Но не тяни слишком долго. Если Сара решит перебраться к сестре в Тетуан, я поеду с ней.

— Бог в помощь, Даниэль.

— И тебе, Нус-Нус.

Мы смотрим ему вслед, потом переходим по пустырю к дворцу. Сердце мое колотится, словно обгоняя само себя, словно я уже бегу. Внезапно кажется, что есть другие возможности, другие пути, которыми может пойти моя жизнь. По дороге я, пытаясь, чтобы это прозвучало как бы между прочим, говорю доктору:

— Вы за свою жизнь, должно быть, накопили множество медицинских знаний о человеческом теле…

И запинаюсь, пытаясь задать вопрос.

Доктор останавливается и смотрит на меня. Лицо у него непроницаемое.

— Продолжай, — медленно произносит он.

Я не могу взглянуть ему в глаза. Меня внезапно переполняет стыд из-за того, какой я, и я не в силах говорить. Мы молча доходим до Баб аль-Раис. Сейчас или никогда. Я беру себя в руки и хрипло выдавливаю, пока нас не слышат стражники:

— Доктор, вы знаете, как лечить любую болезнь. Скажите, по-вашему, есть исцеление для евнуха?

Он останавливается и внимательно на меня смотрит, и взгляд его полон такого глубокого тепла и понимания, что глаза мои вдруг наполняются слезами.

— Ты хочешь чуда, Нус-Нус, — ласково говорит он.

Исмаил в восторге от доктора, который велит всем избавиться от масок с птичьими клювами — и рассказывает, что происходит во внешнем мире. То, что он читал древних и новых философов, дает им с султаном пищу для множества споров, которые отлично отвлекают от сиюминутных ужасов чумы.

А пока султан отвлекается, я, раз уж решимость во мне тверда, шагаю в гарем. У ворот на меня запавшими глазами смотрит Керим. Вид у него такой, словно он много ночей не спал, но я слишком тороплюсь, чтобы остановиться и спросить, как он себя чувствует. Он пытается меня разговорить, но я нетерпеливо киваю и отвечаю коротко — и он, смирившись, машет, чтобы я проходил.

Сегодня пятый день недели, я совсем забыл. Женщины украшают себя: даже чума не может помешать такому важному делу, хотя суеты, пожалуй, больше, чем обычно — болтовня громче, косметические затеи смелее и причудливее. К облегчению своему я застаю Элис в ее покоях одну, не считая служанки. Когда она видит меня в дверях, ее глаза наполняются светом — она манит меня внутрь.

Самое время просить ее уйти со мной, отважиться на побег. Я иду через комнату, и на моих губах горит вопрос. Неужели сейчас моя жизнь даст новую ветвь, прорастет в чудесное будущее? Но первой заговаривает Элис.

— По-моему, я ношу ребенка.