Жена Тони

Саверио завершил свою программу в бальном зале отеля «Джефферсон» в Ричмонде, штат Вирджиния, музыкальным приветом южным красавицам, исполнив Ain’t She Sweet. Оркестр Роккаразо позаимствовал аранжировку этой песни у великого Джимми Лансфорда, и Саверио подумал, как хорошо, что зрителям не довелось присутствовать на выступлении неподражаемого Джимми с его негритянским оркестром. Он-то слышал Джимми вживую и понимал, что его собственный вокал в данном случае – не более чем попытка подражания, отнюдь не дотягивавшая до оригинального исполнения.

На танцполе толпились нарядные пары. В голубом свете софитов было видно, как плавно передвигаются женщины в платьях пастельных цветов, шурша накрахмаленными оборками. Их партнеры выглядели ослепительно в вечерних фраках с белыми галстуками. Весь бальный зал и простиравшиеся за ним сады казались заколдованным лесом в каком-то упоительном романтическом царстве. В раскрытые застекленные двери вплывал аромат фрезий и лилий, а огоньки светильников не столько освещали, сколько мерцали в темноте, будто драгоценные камни. Плавающие в хрустальных чашах свечи моргали тут и там на мраморных столиках, оранжевые кончики сигарет теплились в воздухе, как огненные точки; время от времени от чьей-то серебряной зажигалки вздымался язычок пламени и тут же гас, поглощенный окружающей голубизной.

Саверио ослабил узел галстука и прошел за кулисы, раздвинув черный бархатный занавес позади оркестрового подиума. Для отдыха отель предоставил в распоряжение ансамбля артистическое фойе.

Соединявший кухню, артистическое фойе и бальный зал коридор был узким и многолюдным. Мимо Саверио проносились официанты, чудом удерживая на пальцах серебряные подносы с изысканными закусками. Никто не умел лучше южных поваров заставить ломтик огурца и оборочку перечного сыра выглядеть как произведение искусства. Прошли гуськом с намерением покурить его коллеги-музыканты. Саверио как раз потянулся в карман за носовым платком, чтобы промокнуть пот на лбу, когда из лифта вышла Глэдис в бледно-зеленом шифоновом вечернем платье. Она коротко кивнула, протискиваясь мимо него.

– Лапочка, – нежно позвал ей вслед Саверио.

Она обернулась:

– Привет.

– Ты когда-нибудь станешь снова со мной разговаривать?

– Нет. И если бы у меня в контракте не было написано, что я должна с тобой петь, то и не пела бы.

– Да ну, ну что за мелодрама. Ведь мы были так счастливы.

– Ты сделал свой выбор.

– Мне тебя не хватает.

– А мне все равно. – Глэдис прошла по коридору в свою гримерку и захлопнула за собой дверь.

– Круто у тебя получилась последняя песня, – сказал Сэмми Прецца, подходя к Саверио.

– И близко не вышло к оригиналу, – возразил Саверио, – но все равно спасибо.

– Не прибедняйся. Я не забыл того мальчишку, который заставил всех рыдать в одной детройтской церкви несколько лет назад. Насколько я помню, ты от той «О святая ночь» живого места не оставил.

– А ведь тогда у меня тоже было разбито сердце. Может, дело в тебе, Сэм. Может, это ты приносишь мне неудачу.

Сэмми фыркнул:

– Не исключено. Или это просто твое проклятье. Мужчин губят три вещи: женщины, выпивка и наркотики. Если ты решил, что твоя порочная страсть – женщины, то остаешься без гроша, но хотя бы выглядеть будешь прилично до самого конца.

– И это, ребята, хорошая новость, – провозгласил Саверио.

Сэмми понизил голос:

– Тут один парень хочет с тобой поговорить нынче вечером. Ты слышал о Поле Годфри?

– Из Сент-Льюиса?

Сэмми кивнул.

– От них только что ушел солист, вот Пол и заслал агента. Хочет сделать тебе предложение.

Саверио поглядел на дверь, которую захлопнула Глэдис. С одной стороны, не хотелось принимать карьерные решения из-за девушки, но с другой – сердечные проблемы были еще не худшим поводом позволить судьбе сделать крутой поворот. В тесном коридоре было людно, потолок нависал низко, по обе стороны – сплошь закрытые двери. Саверио едва мог дышать. Если он искал знаков свыше, их было предостаточно. Ему казалось, что весь мир его теснит. Быть может, действительно настало время покинуть единственный ансамбль, в котором он когда-либо выступал.

– Он сказал, мол, встретишься с ним в баре после концерта, – добавил Сэмми.

– А как его зовут?

– Он сам тебя найдет.

Сэмми Прецца пробрался обратно на подиум, а Саверио вошел в артистическое фойе. Несколько музыкантов сидели и курили. В комнате отсутствовали окна, но это был как-никак Юг, так что совсем без любезности не обошлось: отель предоставил музыкантам серебряный чайный сервиз, хрустальные розетки с ломтиками лимона и кусочками свежего имбиря и стеклянную вазочку с медом.

Саверио стал наливать себе чай. Его взгляд упал на вазочку, и он поднял ее, чтобы рассмотреть на свету. На вделанной в крышку петельке висела серебряная ложечка. Внутри в окружении густого золотистого меда виднелся столбик будто отлитых из золота сот.

– Эти соты для еды, – сказал ему сидевший на диване тромбонист. – У меня есть родичи в Северной Каролине. Мед обладает особыми свойствами.

– Какими именно свойствами?

– Лечебными.

– Как это? – спросил Саверио.