Жена Тони

Он вытряхнул последнюю сигарету из лежавшей на столике пачки, перекинул ноги через край кровати и чиркнул спичкой. Затем подошел к окну и толкнул раму вверх до отказа. Похоже, на улице было не меньше ста градусов по Фаренгейту, над городом дрожала влажная коралловая дымка. Саверио глубоко затянулся сигаретой, пытаясь успокоить нервы. Всходило солнце – ярко-розовый светящийся мазок за Моньюмент-авеню. В гостинице было тихо, на улицах тоже. Автобус оркестра Рода Роккаразо уехал в три часа ночи – без него.

Перемены в жизни Саверио уже начались, и он решительно настроился их принять. Одна только проблема, об одном он горько сожалел.

Саверио наспех согласился изменить свое имя. Он не хотел его менять, и полученный результат ему не нравился, казался фальшивым. От «Тони Арма» разило не то нелегальным лотерейщиком из Южной Филадельфии, не то торгующим нитками вразнос перекупщиком из швейного квартала Нью-Йорка. Саверио даже не был уверен, что Тони Арма – подходящее имя для лирического певца, хотя оно, по крайней мере, действительно вмещалось на афишу. Но туда вмещалось и «Бозо»[35], и «Бетти Буп»[36]. А еще оно вмещалось в те строчки газетной рекламы, где мелкими буквами перечислялись исполнители, и в каком-то смысле это было еще хуже.

Саверио вспомнил, как отец ему говорил, что шоу-бизнес не отстанет от него, пока не заберет все, – а теперь так и вышло. Шоу-бизнес отнял у Саверио имя и дал ему взамен что-то другое, как будто его происхождение, история и личность изначально ему не принадлежали.

Кто он теперь такой? Согласно собственноручно подписанному договору, он принадлежит оркестру Пола Годфри, но помимо этого, кто он, кроме как еще один никому не известный певец, которого можно легко заменить в любом городе, как спущенное колесо на гастрольном автобусе? Ему пришло в голову, что это просто очередной конвейер, только теперь в руках у него микрофон, а не гаечный ключ Генри Форда.

После завершения панихиды по Мариано Донателли, устроенной в церкви Святого Иосифа, дом покойного заполнился гостями с похорон. Иные прибыли из самого Олбани, другие жили по соседству. Барбара следила за тем, чтобы подносы с едой не пустовали. Люсиль собирала тарелки и уносила их на кухню, где их спешили вымыть до появления очередной группы посетителей, зашедших выразить соболезнования. Еды вышло предостаточно: все доступные кухонные поверхности были уставлены подносами и лотками с маникотти[37], тирамису, булочками, мясной нарезкой, салатами, сдобой и печеньем, приготовленными семьей Мариано или принесенными соседями.

Много говорили о судьбе. Чичи достаточно этого наслушалась, доливая в бокалы напитки и предлагая очередное блюдо. Девочки Донателли и их мать всегда были радушными хозяйками. Скорбящие покидали дом Мариано и Изотты, отведав вкусного угощенья и выпив домашнего вина. Они вспоминали Четвертое июля – всего несколько дней назад, – когда все они точно так же собрались под этим же солнцем, в этом же саду, но для праздника, не для печали. До Чичи доносились обрывки их сетований. «Мариано выглядел robusto[38]», – покачал головой один друг. «Помнишь, как он поднял тот бочонок, – сказал другой. – И еще фейерверк запускал для детишек». К ним присоединились и прочие: «Он был такой жизнерадостный. Такой молодой. Слишком молодой».

В тот день Чичи узнала значение слова «молодой». Если в день твоей смерти люди говорят, что ты умер слишком молодым, значит, таким ты и был. Больше никогда она не будет считать сорок один год старостью. Чичи пошла на кухню. Она обернула кухонным полотенцем ручку кофеварки эспрессо, стоявшей на плите, и разлила по чашечкам темную жидкость. Выглянув из кухонного окна, она понаблюдала за матерью. Окруженная подругами, та сидела за столом, затененным зонтом, а гостьи пытались вызвать у нее улыбку. Чичи видела, как Изотта вежливо делает вид, что ей смешно, слушая забавные истории о своем остроумном, искреннем, жизнерадостном муже, но дочь знала, что в этот день мать не была способна радоваться. Пройдет много времени, прежде чем Изотта снова сможет смеяться.

Чичи взяла поднос и заглянула к сестрам в гостиную, чтобы проверить, как там дела. Она передала Люсиль поднос с кофе. Та поняла намек и принялась обносить гостей.

– Девочки, вам нужно открывать свой ресторан, – прокомментировала миссис Бреннан, прихожанка их церкви.

– Я слишком быстро печатаю на пишущей машинке для этого, – возразила Люсиль.

Чичи выскользнула на улицу и пошла по дорожке. Ей нужно было побыть одной, пусть и всего несколько минут. Она хотела поразмыслить над тем, как продолжать жизнь, чего ей не довелось сделать в дни, последовавшие за смертью отца.

Она намеревалась спуститься к пляжу, но вместо этого, сама не зная как, очутилась на тропинке, ведущей в противоположном направлении, к гаражу. Девушка нашла ключ под ковриком у двери и отперла ее.