Жена винодела

Офицер вновь хохотнул – все тем же рассчитанным, лишенным веселья смехом.

– Мне кажется, в нынешние времена тебе пригодится такой друг, как я. Ты должна считать за честь для себя, что я вообще думаю насчет дружбы с еврейкой. – Последнее слово он точно выплюнул.

Селин не знала, что на это сказать, и просто кивнула.

– Итак, я Рихтер. Гауптман Рихтер, на вашем недоязыке – капитан Рихтер. А теперь, – тут немец снова прищурился, – скажи мне, что тебе очень приятно со мной познакомиться.

– П-п-приятно познакомиться с вами, гауптман Рихтер.

– Хорошо, хорошо. Ты учишься. – Он придвинулся ближе, так что Селин ощущала теплоту его дыхания. – Так вот, мадам Лоран, я убежден, что никогда не застигну тебя за чем-либо неподобающим, поскольку мне противна мысль о том, что ты попадешь в трудовой лагерь. Условия там не лучшие. Поняла?

– Да, господин гауптман.

– Отлично. – Рихтер протянул левую руку и потрогал пальцем завиток волос над ее правым плечом. Селин застыла на месте: прикосновение было отталкивающим, пугающим. – Я послежу за тобой, мадам Лоран. – Он посмотрел ей прямо в глаза: – Селин. – И, не отводя взгляда, положил руку на ее правую грудь, прикрытую лишь тонким слоем ситца. Селин задержала дыхание, чтобы ее не вырвало, а немец лениво провел пальцем вокруг ее соска и улыбнулся: – Да, обязательно послежу.

Он сел в свой сверкающий черный автомобиль и уехал, а Селин еще долго стояла закоченев, точно ударенная морозом виноградная лоза.

Рассказывать Тео о встрече с Рихтером Селин не спешила: не хотелось ко всему прочему еще и попреков мужа, что сама виновата, ведь женщина, разгуливая в одиночку по погребам, неизбежно вызывает подозрения. Мишель с Тео вернулись с виноградника на редкость довольные, и Селин лишь кивала, когда они, перебивая друг друга, рассказывали о небывалом сборе первого дня. Может быть, думалось ей, раз мать-природа наконец улыбнулась виноделам, война тоже приутихнет, откатится, как волна, и унесет Рихтера с его солдатами куда-нибудь на восток.

– Дела меняются к лучшему, Селин, совершенно точно, – говорил Тео, улыбаясь жене. – Правда, Мишель? Нас ждут хорошие времена, ты ведь тоже так считаешь?

– Дай бог, – ответил Мишель и посмотрел на небо. – Надеюсь, в этом году мы сможем подняться на ноги.

Сразу после мужчин вернулась Инес, в облаке пыли и вонючего дыма от эрзац-бензина, на котором теперь ездил ситроен Мишеля.

– Здравствуйте, – произнесла она с виноватым видом, обращаясь ко всем сразу и никому не глядя в глаза. – Простите, что припозднилась. Как сегодняшний сбор?

– Где ты была? – тихо и холодно спросил Мишель.

– Я оставила записку. Разве ты ее не прочел?

Вместо ответа Мишель взял ее за локоть и повел в дом. Дверь за ними захлопнулась.

– Интересно, что она ему объяснит, – пробормотал Тео.

Из дома доносился разговор на повышенных тонах, в отрывистых репликах Инес звучала обида.

Селин молча покачала головой.

– Что-то ты притихла сегодня, – сказал Тео по дороге к флигелю и потянулся взять ее за руку. Селин инстинктивно отпрянула – о чем тотчас пожалела. Она все еще чувствовала себя грязной после прикосновений Рихтера.

– Сердишься, что мы не взяли тебя на виноградник, – предположил Тео. – Но, Селин, ты же знаешь, что это делается ради твоей безопасности.

– Думаешь, здесь я была в большей безопасности?

– А разве нет? – Тео пристально посмотрел на жену, потом повернулся, чтобы отпереть дверь. Он вошел первым, Селин последовала за ним.

– Нет, – сказала она сдавленным голосом, закрывая дверь.

– Что ты имеешь в виду?

– Пока вас не было, сюда приезжал немецкий офицер.

Глаза Тео расширились от изумления.

– Тот самый, который грабил наши погреба в начале оккупации. Гауптман Рихтер – так его зовут.

– Это невозможно. Те солдаты, их всех перевели в другие места, когда немецкая армия продвинулась на юг и на запад. Чтобы остаться, он должен был бы действовать через голову начальства, но зачем?

– Я могу это объяснить. – В глазах Селин вспыхнула ярость. – Но ты еще не знаешь главного: ему… ему известно, что мой отец еврей. И он, – Селин поколебалась, – он лапал меня, Тео.

Тео моргнул.

– Как лапал?

– Трогал за грудь.

Тео наморщил лоб:

– Я уверен, это случайность.

– Нет. Я знаю разницу.

– Ну. – Он провел рукой по волосам. – А чего ты ждешь от меня? Чтобы я пошел в немецкую комендатуру и подал жалобу?

– Я надеялась, ты меня пожалеешь. И встревожишься.

– Конечно, я встревожен. – Тео поколебался. – А как это случилось? Он постучал в дверь?

Селин подумала было солгать, но не стала.

– Нет. Я ходила вниз.

В комнате внезапно стало так тихо, что было слышно, как под полом скребется кто-то крохотный, наверное мышь.

– В погреба, – бесцветным голосом произнес Тео.

– Я спускалась туда ненадолго. Чтобы подумать.

– А ты не можешь думать здесь?

– Здесь я задыхаюсь, как ты не понимаешь! Меня угнетают эти стены, твое отношение, ограничения и все то, что изменилось в нашей жизни с приходом войны. Мне просто надо было успокоиться.