Женатый мужчина

Прежде всего, естественно, он беседовал с леди Масколл, которая смертельно скучала в деревне и набрасывалась на каждого лондонца, оказавшегося в Северном Норфолке. Воспитанница прогрессистских салонов, чуждая деревенским пристрастиям своего супруга — к охоте и лошадям, она знала, что Джон также далек от них, и объясняла это его более высокими интересами. Ей нравились разговоры о правосудии, которые сводились, впрочем, к пересказу самых жутких дел из практики Джона; особенно интересовала ее внешность преступников, она засыпала Джона вопросами на этот счет, словно хотела запомнить побольше деталей, чтобы предаваться по ночам мазохистским фантазиям.

В мерцании свечей, скрадывающем возраст зрелых женщин, исчезало преимущество Джилли Масколл — цветенье ее юности, держалась же она сообразно возрасту, запальчиво и неуклюже. Шутила и сама же смеялась своим собственным шуткам, будто опасаясь, что их не поймут, но Джон не слышал ее острот. Он видел ее последний раз год назад и был поражен переменой. Была ребенком — и вдруг женщина; она вытянулась, а лиф платья отчетливо обрисовывал высокую грудь. Кокетливые взгляды из-под ресниц не казались чем-то новым (дети ведь бывают кокетливы), но в сочетании с ее округлившимися формами они волновали его.

Разумеется, она вышла из младенческого возраста, и вполне возможно, у нее уже есть мужчина, например тот же Гай, однако Джона смущал сам факт, что он так думает об этой девушке, которая недавно была совсем еще ребенком.

Когда рейнвейн, бордо и джин возымели свое действие, он с ужасом подумал, что уже стар для флирта с девушками ее возраста, но болтая с ней о курсах секретарш, куда она собиралась поступать осенью, Джон, неожиданно для себя, сказал:

— Я буду не я, если не вытащу вас как-нибудь пообедать.

— С удовольствием приму приглашение, — ответила она.

— Где мне вас найти?

— Даже не знаю. Пока не подыщу себе квартиру, буду, вероятно, жить у Генри и Мэри.

— Тогда я позвоню вам, если, конечно… — Он намеренно запнулся — известный трюк.

— Если что?

— … им это может не понравиться. Она хихикнула.

— Может быть.

— А вы не могли бы позвонить мне в контору?

— Идет.

— Я вам дам визитную карточку… — Он полез во внутренний карман, нащупал бумажник, вынул карточку, сунул ее в носовой платок и шепнул ей: — Сейчас передам под столом. — Они продолжали болтать о том о сем, в то время как пальцы их встретились под накрахмаленной скатертью, и из рук в руки перешел кусочек картона.

За общим шумом, который царил за столом, накрытым на двенадцать персон (в основном это были кузины и кузены Масколлов), никто не слышал, о чем они говорили, к тому же Джон прекрасно знал, что Генри и Мэри не осудили бы его, но от этой маленькой тайны среди заурядного ужина на Джона повеяло ароматом запретного плода. И потом, это так пикантно — заронить в душу невинной девушки мысль о грехе.

Джон снова повернулся к леди Масколл — он вдруг вспомнил дело об инцесте, адвокатом по которому выступал один из его коллег. Тайное свидание с Джилли тотчас выветрилось из головы, и когда она, удаляясь с дамами в гостиную, заговорщицки улыбнулась ему, он понятия не имел, что означает эта улыбка.

Мужчины остались, и, как предполагал тесть, Джону была предложена гаванская сигара. Он обрезал ее, раскуривая, затянулся и неторопливо выдохнул густой дым, свившийся в облачко над головой.

Генри Масколл, сверстник Джона и ближайший его друг, смуглый и статный мужчина, насмешливо скривил губы, густым, с хрипотцой голосом рассуждая о политике. Точнее, о конфликте правительства с тред-юнионами.

— Если вас интересует мое мнение, — говорил он, — Хит ^[13]пустит дело на самотек, а когда положение ухудшится, он обратится к нации.

— И победит? — спросил Джон.

— Обязан, — сказал Генри.

— А я не уверен. — Джон попыхивал сигарой. В конце концов, такова была его роль адвоката дьявола на званых ужинах у консерваторов. — Большинство англичан скорее симпатизируют тред-юнионам, чем правительству.

— Но никто не хочет инфляции, — перебил Генри.

— Совершенно верно. И если люди хорошенько подумают, то сообразят, что ежегодное повышение заработной платы на двадцать-тридцать процентов неизбежно ведет к инфляции. Но они не задумываются. У них левая рука не знает, что делает правая… а точнее, левое полушарие не знает, о чем думает правое. Поэтому большинство выскажется за ограничение роста заработной платы, и оно же будет давить на свои профсоюзы, требуя ее повышения.

— А если вы меня спросите, — сказал Гай, хотя и знал, что никто его мнения не спросит, — по-моему, рабочим нет смысла поддерживать правительство тори, то есть капиталистов. Для рабочих чем больше хаоса, тем лучше.