Пока Гай излагал свои революционные идеи, сэр Джордж Масколл, состояние которого — земельные угодья, ценные бумаги и произведения искусства — оценивалось в несколько миллионов фунтов стерлингов, передал Гаю, как бы в доказательство терпимости английской аристократии к любым умонастроениям, графин с марочным портвейном, причем сделал это без тени иронии. Правда, веко у него подергивалось, но это могло быть не признаком раздражения, а просто старческим тиком; он обратился к Джону и Генри:
— Отмена воинской повинности — это серьезная ошибка.
— К воинской повинности можно вернуться, — сказал Генри, он придерживался радикальных взглядов, модных среди молодых консерваторов.
— Не уверен, что это вам поможет, — возразил Джон. — Воинской повинностью не изменишь убеждений человека. Юстас, например, считает, что вам и нынешнюю армию не стоит использовать для борьбы с забастовками.
— Юстас ничего не понимает, — сказал сэр Джордж, принадлежавший к тем соседям, которые считали отца Клэр слишком эксцентричным, чтобы принимать у себя в доме.
— Да все равно все лопнет… — бросил Гай. И опрокинул себе в рот рюмку портвейна.
— За республику! — сказал Генри.
— Не исключено, что мы станем свидетелями, — вставил Джон, обеспокоенный, как бы его пьяный шурин не выкинул какой-либо глупости, которая скомпрометировала бы его, — слияния тред-юнионов с государством и образования четвертого сословия, как говорил Черчилль…
— Ну, это уж слишком… — вырвалось у сэра Джорджа.
— Прекрасно! — воскликнул Гай. — Назад, к Муссолини.
— Я согласен с Гаем, — сказал Генри. — Это исключено. Корпоративное государство? Нет, монетаризм — вот что нам нужно. Именно таким путем японцы и немцы сдерживают инфляцию.
Они продолжали в том же духе. Дамы, сидевшие в розовой гостиной, начали скучать. Конечно, ничего скучнее таких разговоров не придумаешь, но раздражал и сам обычай, согласно которому женщины после ужина оставляли мужчин одних.
— Не могут же они так долго рассказывать скабрезные анекдоты? — вздохнула Клэр, обращаясь к Мэри через полчаса этой вынужденной сегрегации.
— Беседуют о политике или о деньгах, — предположила Мэри.
— Странно все-таки, — сказала Клэр, — они вечно рассуждают о проблемах, которые им не по плечу, а когда они действительно могли бы принести пользу, скажем, подвязать кусты малины или починить пылесос, сразу у них скучающий вид. Почему это?
— Лентяи, только и всего, — рассмеялась Мэри. Она не стала распространяться на эту тему, Клэр тоже: в своих семьях обе были на вторых ролях и чаще предпочитали молчать.
Тем временем Джилли вспорхнула с пуфика у ног своей бабушки и села рядом с Клэр.
— Надеюсь, вы будете меня приглашать, когда я переберусь в Лондон? — спросила она.
— Конечно, — ответила Клэр, сдержанно улыбнувшись, ибо от нее не укрылось выражение этих юных глаз, когда девушка разговаривала за столом с Джоном.
— Я, знаете ли, ужасно нервничаю: ведь прямо из пансиона попасть в большой город со всеми его ужасами — это не шутка.
— Пустое, — сказала Мэри. — Насколько я знаю, в городе нет и половины тех ужасов, какие творятся в вашем пансионе.
Джилли усмехнулась:
— Ну, чего же вы хотите, когда девочек держат взаперти в четырех стенах?
— В мое время было по-другому, — сказала Мэри. Помолчала и, улыбнувшись, добавила: — Впрочем, может быть, все было так же.
Наконец мужчины вышли к дамам. Джон подошел к Мэри, с которой за столом не сумел словом перекинуться, поскольку она сидела на другом конце. Правда, все они недавно виделись в Лондоне, так что и говорить особенно было не о чем, впрочем, друзьям нет нужды искать тему для беседы.
Среди ночи Джон вдруг проснулся от чувства тревоги. Он лежал, боясь новой бессонницы и мучений, как вчера ночью, и пытался понять причину этой тревоги. Вздрогнув, он вспомнил, что просил Джилли Масколл позвонить ему в контору. Если она проболтается, пересудов не оберешься, его поднимут на смех.
Вероятно, все-таки кофе или сигара нарушили сон. Медленно передвинув ногу, Джон коснулся жены. Она была теплая и мирно спала — это успокоило его, и он тоже задремал.
Многолетний опыт поездок в Бьюзи научил Джона и Клэр, что проводить здесь надо недели две, не больше. Если они задерживались, мать начинала раздражать Клэр, а генерала выводили из себя внуки. Да и прокормить такую семью Лохам было нелегко — нелегко физически и материально, поэтому 15 августа стало обычным днем отъезда домой, точнее, днем переезда в другой их дом, находившийся в шестидесяти милях к западу от Лондона.
Коттедж в Уилтшире был маленьким и убогим по сравнению с домом в Бьюзи, да и находился он в пределах задымленного кольца, окружающего любой большой город.