Жених по объявлению

— У тебя на сердце большая тайна, — добивала его гадалка-ясновидица, не обращая внимания на ребенка, который теребил ее за юбку. — Скоро ты узнаешь, какой ты большой человек!

«А я что говорил, а она: баран, козел…» — надул жилы на лбу Василий, и к цыганке:

— Скажи… э-э, дорогая, как тебя? Кто у вас баран? Э-э, барон?

— Какой баран? — уставилась цыганка, прервав поток хвалебных слов.

— Да не баран, а барон! Слушать надо ухом, а не брюхом! — повысил голос Василий. — Как его зовут? Сколько ему лет? Адрес?

— Зачем тебе? — подозрительно прищурилась цыганка.

— Да так… один родственник, тоже из цыган, — залепетал Василий, — его разыскивает.

— Зачем он ему? Какой цыган? Почему он у тебя спрашивает? — посыпались градом вопросы.

— Да сын у вашего… барона… есть… Мать ему об этом сказала и сразу умерла. Не успела назвать имя и адрес, — выпалил с жаром Василий.

— Не ты ли этот сын? — В глазах цыганки засуетились, захлопали в ладоши бесенята.

— Ну я! — признался Василий и почувствовал какое-то двоякое состояние: ему хотелось приказывать цыганке, повелевать ею, и в то же время он испытывал какую-то зависимость от нее.

Цыганка ничем не выдала своего восторга или негодования, но чуть заметная усмешка все же тронула ее губы.

— Ты смеешься, красавец, — сказала она и, чтобы окончательно развязаться с ним, попросила: — Дай сыну денежку на мороженое.

— Я дам ему на мороженое, тебе на пиво, мужу на водку, только ты скажи мне, о чем я тебя просил.

— Так, дорогой, это не делается, — покачала головой цыганка. — Расскажи все, не таи ничего, а я подумаю, верить ли тебе.

— Ну что ж, слушай…

И Василий рассказал все, что знал, что думал, что домысливал.

— Я спрошу, у кого надо, и потом скажу тебе, — пообещала цыганка, забрав у Василия всю мелочь.

Не прошло и месяца, и все поменялось в жизни Василия и Марии…

Как-то холодным ветреным днем, подходя к своему дому, Мария увидела, как две цыганки, подметая пыль юбками, выносили из подъезда белую дверь, за ними, по-муравьиному, волокли поклажу в виде огромного узла два цыганенка. «Дивандек точно как мой, — подумала Мария. — Кто-то в подъезде евроремонт затеял. Опять ни воды, ни тепла, стук и грохот днем и ночью. Только с каких это пор цыгане стали заниматься ремонтом? Скорей всего, скупили по дешевке столярку, а продадут дачникам втридорога».

Войдя в квартиру, которая почему-то не была закрыта, она увидела, как еще две цыганки в туалете отдирают от пола унитаз. Окончательно сбитая с толку, она стояла в коридоре, не выпуская из рук тяжелых сумок, и если бы не рога сайгака над зеркалом, которого уже не было, она бы подумала, что вперлась в чужую квартиру.

— Что тут происходит? — произнесла она в пространство.

Цыганки оставили в покое унитаз, похватали тяжелые сумки и без шума и слов исчезли, как испарились. Марии даже в голову не пришло остановить или задержать их. Все так же, не выпуская из рук сумок, она заглянула в комнату, где была их спальня.

Среди непривычно голых стен, на полу, застеленном старым плешивым ковром, сидел ее Василий. Это потом уже она узнала в нем своего Василия, а то сидел какой-то цыган — не цыган? — не поймешь сразу кто, в малиновой рубахе, черных бархатных штанах, заправленных в сапоги. Сидел он на подушке, неудобно подогнув калачиком ноги, и вид его напоминал аксакала в юрте в ожидании пиалы с кумысом. Что еще бросилось Марии в глаза, так это подошвы сапог — они были стерты до дыр.

— Что тут происходит? — тихим голосом повторила Мария, переводя взгляд с подошв на лицо мужа. У Василия не дрогнул ни один мускул на лице. — И куда подевалась наша дверь? — посмотрела она на пустой косяк, зная уже, где эта дверь. Василий из киргиза-аксакала превратился в каменного Будду. Не расставаясь с сумками, Мария прошла в другую комнату. И там был дикий раскордаш. Ящики столов выдвинуты, двери шифоньера раскрыты, он пуст. На полу бумага, тряпки, нитки, старые ручки и карандаши… На кухне та же картина, и там как Мамай прошел.

Как очнувшись, Мария бросила сумки и кинулась к телефону, но он молчал, словно выпотрошенный изнутри. У соседей этажом ниже ей открыли дверь, и она, ничего не объясняя, попросила разрешения позвонить. Вид ее, очевидно, был более чем странным, соседи с широко раскрытыми глазами наблюдали, как она, путаясь в цифрах, набирала номер. Она нетерпеливо хлопала по клавише, набирала, опять хлопала по клавише, и все кому-то посылала проклятья. Потом закричала в трубку:

— Папа! Папа! Нас обворовали! Как кто? Цыгане! Что делать теперь? Куда звонить? «02»? Ага, хорошо, сейчас! Что украли? Все украли, даже дверь унесли! Откуда я знаю, что цыгане? Сама видела! Почему не задержала? Не задержала, вот и все! Ладно, я тебе потом еще позвоню!

Двухзначный номер дался ей сразу и, справедливости ради надо сказать, что уже через сорок минут милиция была у дома. С автоматами, пистолетами, в бронежилетах и касках милиционеры вызывали уважение и любовь у всех, кто видел, как они кинулись в подъезд, выбили по ошибке дверь чужой квартиры, под окнами оставили автоматчиков. В общем, шороху наделали хорошего.