Жених по объявлению

— Не мешают. Ты мне мешаешь. Иди на свою рыбалку, не путайся тут под ногами.

Андрюшка обиделся и ушел, и Александр дал волю словам, полным презрения к самому себе.

— Хорош! Получил? Так тебе и надо, козерог несчастный! Раскатал губы, все в жеребчика играешь, забыл, что впору треух и валенки да на завалинку. Смешил тут людей, прыгал козликом около козочки. Тьфу! Тьфу! И еще раз тьфу!

Дождь забарабанил по стеклам с новой силой, тополя зашелестели листвой, набегающие волны глухо зарокотали, казалось, под самыми окнами, серое небо сгребало у вершин побелевших гор набрякшие мутные тучи. Потухший взгляд уцепился за одинокую белую птицу, борющуюся с ветром. Птицу кидало то вверх, то вниз, то в сторону, а она, бедняжка, все равно куда-то стремилась, куда-то пробивалась. Вот и она слилась с серой мглой, то ли устало присела на неспокойную волну, чтобы отдышаться, то ли, ломая крылья, продолжала свой путь, не зная куда, не ведая зачем.

«Не смог удержать какой-то… какой-то… — сравнение явно не давалось. Сказать: вздорной девчонки — не подходило, Оля не была такой; сказать: недалекой бабенки — тем более… Так кто же она такая? — задумался Александр. — Красивая, милая, нежная и — что редкость — умница, — справедливо рассудил он. — И теперь уж не для меня, я уж не тот, кто ей нужен, ей нужен другой…»

Чайка возвращалась. Может, та, а может, другая. Но, так же безголосо противясь буре, она металась между небом и водой…

Гулко, со стоном заскрипели половицы под чьими-то тяжелыми шагами, но Александра это не отвлекло от мрачных мыслей.

Три оставшихся дня прошли в попойках и табачном дыму. Молодой уйгур, бойко торговавший у столовой сладкими рисовыми брикетиками, регулярно, без срывов, приносил Александру водку со стопроцентной накидкой, и тот пил тайком от сына.

Погода испортилась надолго. Тучи — серые, низкие — укутывали горы, ветер сразу со всех сторон, дождь то мелкий, въедливый, то крупный, с пузырями на воде, и так бесконечно…

Последний день. 14.00. Уложены вещи, сданы книги, в бухгалтерии высчитали за недостающий стакан. Александр не стал возражать, хотя стакана этого в глаза не видал, и это хорошо знала кастелянша. Получены документы. Подойдет «Икарус» и в 14.45 отчалит в сторону Бишкека, повезет загоревших, отдохнувших, накуражившихся всласть перед поварами, официантами и уборщицами отпускников. Кураж долго еще будет сидеть в них, ожидая удобного момента, чтобы выплеснуться.

— Папа, ты даже не побрился, — упрекнул Андрюшка, когда они заняли свои места в хвосте душного автобуса, пропахшего пылью и разогретой пластмассой. Александр отмолчался.

«Где же Оля? — смотрел он в окно. — Не случилось ли с нею чего?»

По дороге мчалась черная «Волга». «Это она», — сжалось сердце от предчувствия встречи.

— Так. Ваши билеты? — пробирался по узкому, заставленному ведрами с абрикосами и смородиной проходу водитель автобуса. — Так, — отмечал он в бумажке — Двадцать восемь, двадцать девять. Вы поменялись с кем-то? Хорошо. А где с тридцать третьего?

— Еще пять минут, — послышался за спиной голос. — Подбежит.

Александр не спускал глаз с летящей «Волги». Вот она, скрипнув на повороте тормозами, присев на все четыре колеса, остановилась, перегородив путь всем автобусам. Распахнулась задняя дверца, и оттуда выскочил мужчина. Похватав свои сумки, в которых угадывалось снаряжение фотографа, он устремился к соседнему автобусу.

«Что с ней приключилось? — не мог успокоиться Александр. — Может, уехала проходящим?»

Человек с сумками уже скребся в их автобус.

— А вот и недостающий объявился, — просипел знакомый голос за спиной. — Откройте ему кто-нибудь.

На этот решительный шаг смелых не нашлось. Не спеша подошел водитель, не спеша открыл дверь.

— Тридцать третье, — протянул скомканный билет мужчина, вытирая обильный пот рукавом клетчатой рубашки.

Водитель с чувством служебного превосходства взял билет.

— Задерживаете целый автобус, — не удержался он от замечания. — Проходите. Сумки под ноги ставьте.

— Куда? — не расслышал пассажир.

— Под сиденье, гражданин, под ноги. — Водитель смотрел на него, как на первоклашку-несмышленыша.

Гражданин, глядя на номера сидений, протискивался к задним рядам. У тридцать третьего остановился.

— Вы, кажется, заняли мое место, — сказал он грузному мужчине с удочками в руках.

— Какая вам разница? — пожал покатыми плечами толстяк. — Садитесь на тридцатое.

— Билет у меня на это место, и я хотел бы подремать в дороге на своем месте.

— Ну и дремлите себе на здоровье, — противился толстый. — Какая вам разница, где спать?

— И я так думаю: какая вам разница, где сидеть с удочками? Вот и садитесь на свое место.

Толстый, бормоча что-то себе под нос, встал, но, прежде чем пересесть, потянулся и закрыл люк, отчего в автобусе сразу стало невыносимо душно.

Александр с интересом наблюдал за этой сценой, одновременно пытаясь найти ответ на мучающий его вопрос. «Настырный малый, — подумал он о гражданине в клетчатой рубахе, рассовывавшем по закуткам свои сумки и фотоаппараты. — Что, кроме билета, связывает его с Олей?»