Жених по объявлению

— А она, эта девушка, больше ничего не сказала? — допытывался Александр, втайне надеясь на ответ, который был бы ему отрадой.

— Ничего, — ответил фотограф, окинув взглядом Александра с головы до пят. — Ей там не до этого, не до разговоров. — Видя непонимающее лицо собеседника, добавил: — Она валюту кует. Клиентов много, не до разговоров ей.

— Она что… в парикмахерской? — не понимал Александр.

— Ага, бреет так, что только шерсть летит, — усмехнулся фотограф и вошел в автобус.

«Не может быть… не может быть!» — повторял Александр всю оставшуюся дорогу.

Андрюшка кинулся вверх по ступенькам, нажал кнопку звонка и спрятался за угол. Звякнул замок, дверь открылась, с опаской выглянула Наталья. Андрюшка с криком кинулся к ней.

— Ох, как напугал! — сказала Наталья, похлопывая по спине повисшего у нее на шее сына. Ее внимательный взгляд цепко держал медленно поднимающегося по ступеням мужа.

— Задушишь, бычок, — сказал Александр, но Андрюшка продолжал нацеловывать мать.

«Маменькин сынок», — с неприязнью подумал Александр.

— Ну, а ты что стоишь? О чем задумался? Опять втрескался в какую-нибудь простигосподи? Как он там, Андрей? — Наталья говорила, не спуская пытливого взгляда с мужа.

Андрюшка расплылся в улыбке, лукаво глядя на отца, сказал:

— Да была там одна гимнасточка.

— Горбатого могила исправит… — бросила Наталья, повернулась и, обняв сына, вошла в коридор.

Тяжелый воздух с густым запахом кухни ударил Александру в ноздри, как только он переступил порог.

«Тараканов, что ли, травили тут?» — хотел спросить, но не спросил.

Черный обелиск. Рассказ

Слесарь-сантехник Пётр Кобылкин умирал. Умирал давно и тихо. Началось это, собственно, с того, что он уснул поздней осенью под холодный дождь, не дотянув до родного порога каких-то метров тридцать-тридцать пять, не больше. Прямо у забора так и рухнул на мягкую от влаги землю. Сначала вроде бы и ничего, как всегда, было. Даже посмеялись вволю с друзьями над этим совсем обычным случаем, а потом и началось… Боли в спине, рези в боку, кровь ни с того ни с сего появилась…

— Туберкулез почек, милейший, — заявил уролог, разглядывая анализы. — В запущенной форме. Н-да.

— Да не слушай ты их, — махали руками друзья, когда сообщил им Пётр свою новость. — Им бы только находить в человеке всякую пакость и потом издеваться над ним всю жизнь.

— Вон у Ивана тоже нашли рак чего-то, — успокаивал напарник Петра. — Он уж совсем было скис, в рот грамма не брал сдуру. Слава Богу, хватило ума плюнуть на все, теперь хлещет водку почище нашего, морду такую, скажу тебе, наел, что ни в какой хомут не пролезет. Так что плюнь и ты.

Вроде бы и успокоился Пётр после таких разговоров, даже выпили они тогда свои 333,3 гэ, то есть две бутылки на три рыла, но, по-видимому, не суждено было ему огорчить врачей и оказаться вдруг здоровеньким. Через три месяца он слег, пожелтел, скукожился.

Жена его, Варвара, крепкая еще баба, вроде бы и горевала, а вроде бы и не очень, как-то по настроению все получалось. Иногда ей даже хотелось, чтоб поскорей все это…

У больного Кобылкина тоже копошились всякие мысли. Он за долгое свое лежание научился думать, до чего раньше руки просто не доходили.

«Со мной все ясно, — рассуждал он, глядя в окно на одинокое, черное от дождя, дерево, — а как они без меня будут? Я хоть и небольшие деньги приносил, но приносил. Пропивал левые да часть премиальных иногда, а получку — ни-ни. А теперь-то как? Младший еще учится, старший, тоже слесарь, только не сантехник, не захотел продолжить династию, ему, видите ли, стыдно в унитазах копаться да сшибать вонючие рубли. На заводе работает. А там по полгода не платят. Вот и ходит с протянутой рукой, и у отца-сантехника ему не стыдно брать эти самые вонючие рубли. Да ладно, Бог с ним, еще образумится, только не поздно бы было».

Потом мысли уплывали куда-то далеко, вспоминалось давнее хорошее и не совсем хорошее, всякое в жизни бывало, чего уж тут греха таить, не был он и для жены радостью, и для детей примером, и опять же с какой стороны посмотреть…