Женись на мне (сборник)

Но в этот день она немного задержалась в магазине. Купила еще пакет яблок, моркови, яиц… Сумка своей тяжестью оттягивала руку. На лестничной площадке Ольга Петровна остановилась и поставила все пакеты прямо на коврик перед дверью. Ключ затерялся в кармане среди мелочи, платка и использованных билетов, и она долго шарила по подкладке, прежде чем его отыскала. Вот наконец она вставила его в потемневшую, исцарапанную скважину разболтанного уже порядком замка (у нее единственной на площадке оставалась старая деревянная дверь), но вдруг обомлела. На коричневой масляной краске двери среди давно знакомых потеков и пятен вдруг явственно различались свежие царапины. Будто покорябал кто дверь ключом или, может быть, гвоздем… Ольга Петровна всмотрелась яснее. Забилось сердце. Вот они – знакомые очертания красных рыб. И контур банки. И угол стола. Дальше линии прервались, обрываясь и нисходя вниз, будто кто-то вдруг помешал закончить рисунок.

Ольга Петровна сделала шаг назад, подняла голову, посмотрела вверх в лестничный пролет. Тихо позвала. Почти шепотом:

– Сережа!

Никто не ответил, только где-то далеко на улице раздался протяжный и злой гудок автомобиля. Тогда она осторожно опять спустилась вниз на первый этаж и обследовала все пыльные и темные, но хорошо знакомые углы подъезда. У батареи, где висели почтовые ящики, валялся окурок. Она, даже не подумав о брезгливости, подняла его и внимательно осмотрела. Вообще-то Сережа не курил, но… Ничего, кроме двух смятых фантиков от конфет, также не было и в почтовом ящике. Настороженно внимательная она снова поднялась к своей квартире, втащила пакеты, прикрыла дверь (но не стала ее запирать) и пошла в кухню готовить цыплячьи окорочка. Недельный запас она разом выложила в кастрюлю, перемыла яблоки, крупными ломтями нарезала хлеб, вышла в коридор и уселась на маленьком стульчике ждать.

Он пришел. В половине первого. Крадучись, слегка только царапнул по двери. Мать встала навстречу и тихо, не включая света, открыла. Да, это был Сережа. В полумраке подъезда было не разобрать его лица, но его родной запах никогда не позволил бы ей обмануться. Сын к ней припал, будто упал, и она, не выдержав, вскрикнула:

– Миленький, что с тобой?

Он быстро оторвался от матери, молча поднес указательный палец к губам. Ольга Петровна втащила его в коридор, заперла дверь – на тот самый разболтанный замок, потом еще на один, запасной, и еще замкнула тридцатилетней давности цепочку. Только после этого она, нашарив выключатель, включила свет.

– Мамочка, только тихо!

Сережа стоял перед ней бледно-серый, худой, с коротко стриженными волосами, в драной телогрейке с чужого плеча, в испачканных и слишком коротких брюках. Узкий кадык сильно выделялся, как и раньше, на его почти детской, тонкой шее.

– Мальчик мой! Ты здоров? – Она почти с ненавистью стала стягивать с него эту враждебную, пропитанную чужой жизнью одежду. Он неловко ей помогал, как бы тоже стараясь быстрее освободиться от ненужной ему чьей-то чешуи.

– Сейчас, мой сыночек, сию минуту, подожди немного… – Она вдруг бросила его грязные брюки на пол и кинулась набирать воду в ванну. Потом она побежала в кухню, готовясь разогревать готовые уже окорока.

– Все будет готово… у меня все есть, я приготовила, я чувствовала, я знала… – Она то вытаскивала из ящика картошку, то вдруг кидалась в комнату за полотенцами.

– Мама, остановись! – Сын шагнул к ней почти раздетый, в одних трусах, и она, вдруг увидев, что трусы на нем тоже чужие, форменные, зеленые, вдруг не смогла сдержать дрожи на подбородке. И ухватилась за подбородок руками, сцепив зубы, готовая выслушать и принять все, что он ни скажет.

– Мне нужна другая одежда, – сказал сын. – Я заскочил переодеться и попрощаться. Я сейчас уйду. Я должен скрываться, бежать.

– Почему? – Она все не могла оторвать пальцы от подбородка.

– Мама, я сделал ужасное. Я убил.

– Боже мой! Деточка! – Она с остановившимися глазами обхватила его за шею. И тут же заговорила, стараясь словами как бы исправить, облегчить и оправдать: – Я не верю, что ты это сделал просто так! Тебя, наверное, мучили! Ты не виноват!

– Мама, прости, некогда объяснять. – Он пытался отнять ее от себя. – Этот урод был сволочь, козел… Я его ненавижу. Поэтому я его застрелил. Мама, не бойся! Я убегу! Я не могу в этой армии… Ты только дай мне переодеться. И денег немного… Ну, сколько есть… Я знаю, что много у тебя нет…

– Нет, так нельзя! – Она вдруг резко отпала от него и стала, удерживая его за плечи, жарко говорить ему прямо в лицо: – Сыночка, так нельзя! Ты не мог убить просто так! Надо идти в прокуратуру… Надо искать какие-то выходы! Мы будем искать справедливости! Я соберу все характеристики… Найду адвоката…

– Мамочка, милая… Какие характеристики? Какой адвокат! Ты просто не понимаешь жизнь. Где ты найдешь на него денег? Пусти скорей, мне надо собраться…

Она поняла, что сейчас он уйдет, и она останется без него навсегда. А его поймают и будут судить, а ее даже не пустят к нему и сделают из него военного преступника.