Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

Сейчас ничего, сейчас всё наладилось. Уж лет пять, как порядок в колхозе. Новый председатель — человек дельный, понимающий. У него главная забота — люди. Кто ушёл, всех вернуть старается. По домам ходил: посидит с людьми, потолкует за чайком… Многих воротил. Ораз в колхоз вернулся. И правильно сделал, не прогадал. В прошлом году трактористам на круг по пятьсот рублей в месяц вышло. Возвращаются люди… Уж на что Байджи Сытдыхов, говорили, совсем пропал, — на рынке торговал, — и тот вернулся, в тракторной бригаде работает, помощник бригадира. Только вот мотоцикл из города привёз, треску от него — житья нет!

Овез так и не вернулся в колхоз. Может, председатель не сумел с ним поговорить? В таком деле подход нужен. А может, вообще забыл про Овеза? Мудрёного ничего нет, вполне мог забыть, дел у председателя по горло. В селе, не сглазить бы, народу несколько тысяч, а он один. Надо помнить. А может, скажет: «Не забыл я про него, Сапар-ага, просто считаю — рано или поздно сам вернётся». Это, конечно, верно. Вернётся Овез, никуда не денется. Некуда ему деваться от земли. Дома научился строить? И слава аллаху, колхозу строители позарез нужны. Южный стан совсем обветшал, давно пора сносить. Вот пусть и займётся. Ты ж свой, вырос тут, на этом поле. Может, конечно, обижен ты сильно, ждёшь, чтоб позвали тебя? Тогда что ж? Тогда я пойду к председателю, с ним к тебе явлюсь — уговаривать, чтоб вернулся. А потом ты будешь новый стан строить, а я тебе помогать… Посидим, потолкуем, прошлое вспомним. Помнишь, возле того заросшего арыка шалаш стоял, мы с тобой там чаёк попивали? Ты, бывало, всё помалкивал. Ну да ничего, опять я буду говорить, ты послушаешь. Нам с тобой есть что вспомнить…

Над головой с рёвом пронёсся самолёт. Сапар-ага вздрогнул и, придерживая рукой тельпек, задрал голову, взглянул на небо. Самолёт уже ушёл далеко на запад, унося с собой свой рёв. Потом развернулся и, снизившись, стал опылять поля.

Забыв обо всём на свете, Сапар-ага загляделся на это зрелище. Самолёт летит низко, его сейчас даже и не видно, только густой пышный серый хвост, словно пыль за идущей по дороге машиной. И вдруг хвост оторвался, самолёт резко взмыл вверх — глаза старика едва различили вдали неясные его очертания.

Да, велики стали колхозные земли… Вот собери попробуй весь этот хлопок руками! Ни за что не собрать. Но человек догадлив. Сначала машину придумали, теперь вот — порошок с самолёта сыплют. Посыплют, и лист опадать начнёт. Конечно, красоты той уж не будет. Не увидишь, как в тёмно-зелёной листве сияют белоснежные комочки хлопка. Что же делать?.. Побитый заморозком хлопчатник тоже грустное зрелище, а ведь если заморозок вовремя листву снимет, для урожая только польза.

Да… Придёшь на рассвете, тронешь рукой листья — мокрые. А потом, как пригреет солнышко, ссохнутся, съёжатся, словно кожа на углях… Теперь заморозков не ждут, не хотят рисковать. Только вот не торопятся ли? Конечно, может, где и не угадают: поля-то вон они — ни конца им, ни края. Да, без техники, без науки теперь не обойтись. Техника, она облегчает крестьянский труд, очень облегчает, тут возражать не приходится, а только и о красоте думать надо — жалко раньше времени поля оголять, лишать их зелёного убора. Можно, наверное, такую машину изобрести, чтоб красота не страдала, чтоб убирать хлопок прямо с зелёных кустов. Сделают такую машину, придумают; учёные — они всё могут. Уж если ворохоочиститель придумали!..

О ворохоочистителе поговаривали давно, хотя пока что никто его в глаза не видел. Машину ждали, очень ждали, надеялись, что избавит она наконец людей от мучений с куреком, повторявшихся каждую осень.

Ноябрь. Побитый морозом хлопчатник. Из раскрывшихся коробочек давно уже выбрали волокно, остались лишь сухие створки с острыми, как шильца, концами. Теперь наступила пора курека — предстояло выбирать хлопок из нераскрывшихся или раскрывшихся наполовину коробочек.

Вечером сборщики клали на весы огромные мешки, доверху набитые этими коробочками, взвешивали их, и каждый нёс свои мешки домой. Утром на тех же весах, в тех же мешках взвешивали уже очищенный хлопок. Ночь лежала между вечерним и утренним взвешиванием, и какая ночь!

Человек намаялся за день, пришёл домой, выпил чаю, поужинал. Теперь бы лечь ему, распрямить натруженную спину. Не тут-то было — на дворе ждут полные мешки курека.

И снова дайханин принимается за работу. В работе участвует вся семья: и старики, и дети. Если у тебя быстрые пальцы и много помощников, тебе, может быть, удастся управиться к полуночи. Если нет, будешь сидеть до рассвета. Руки ничего, руки привыкли — сами собой действуют, а вот глаза подводят — то и дело слипаются. Ткнёшься подбородком в грудь, вздрогнешь, и опять рука привычно тянется к мешку, опять пальцы начинают дёргать волокно из коробочек. Но проходит минута, другая, и снова слипаются глаза и голова падает на грудь…

В такие ночи выручала только бабушка Мамаджан с её сказками.

В каждом туркменском селе была, наверное, в те годы своя старуха-сказочница. Честь и хвала этим добрым волшебницам.