До самого полудня пришлось разбираться с ущербом. Полностью сгорел один дом; правда, уцелели и хлев, и баня — ветер тянул удачно для погорельцев и очень неудачно для соседей, как раз-таки пристроек лишившихся, но успевших, к счастью, выпустить скотину. Бревенчатый частокол вокруг села оказался цел, и как орки открыли ворота изнутри, оставалось только гадать: либо гоблины-лазутчики втихую перерезали задремавших под утро дозорных, либо имелась в селе сволочь, сговорившаяся с длиннозубыми, что её семью и дом не тронут. Ламберт сделал себе мысленную пометку выяснить, кто меньше всего пострадал от налёта и присмотреться к этим счастливчикам. Трое мужиков были убиты, пятеро — ранены всерьёз, не просто отделались переломами и вывихами; причём двое точно были не жильцы, Ламберту хватило одного взгляда вскользь, чтобы это понять. Ещё бродили неверной походкой, держась за головы, несколько подростков и баб из тех, что наравне с мужиками хватаются за вилы и топоры: орки, неизменно следуя своему, порой довольно странному кодексу чести, женщин и отроков, не ставших ещё настоящими воинами, били так, чтобы оглушить, но ни в коем случае не убить. Сколько знал Ламберт, для орка убить женщину, если только она не признана воином, равным мужчине — позор такой, что не рассчитавшему силу удара следовало немедленно зарезаться рядом с убитой, чтобы не становиться посмешищем самому и не навлекать бесчестье на всю свою семью… А ещё вместе с зерном и мукой орки утащили пятерых детей, девочек от двух до пяти лет. Не для того, чтобы сожрать, конечно — чтобы самим вырастить будущих жён для своих воинов и охотников, орчих не по крови, так по воспитанию.
От бессонной ночи, заполненной драками и ска’чками, чувствовал себя он отупевшим и вялым, не имеющим сил даже на привычное тоскливое недовольство собой, неспособным толком защитить своих людей. Молча оглядывал повреждения, молча кивал на торопливый доклад старосты, скольких и кого именно недосчиталось Моховое за эту ночь. В висок с неторопливой основательностью судейского дознавателя ввинчивалось тупое сверло всё усиливающейся головной боли, и глухо ныла правая рука, разодранная до крови кольцами кольчужного рукава, которые рассёк удар ятагана. Отменная сталь, кстати, просто удивительно для орков. Неужели опять клыкастые сговорились с гномами из Дома Морр обменять часть награбленного зерна на оружие? Вот мало было заботы… Хорошо, что на запястье имелся не золотой, а аспидный браслет — синячище под ним наверняка будет жуткий, зато удалось перевести прямой удар в скользящий, не лишившись кисти ни полностью, ни частично (стальные накладки на перчатке явно не выдержали бы такого испытания). На перевязанной руке браслет не сходился, и Ламберт надел его на левую, чуть выше парного. На полуденном солнце руны не горели так ярко, но видны были всё равно. Что же они значат, интересно? Так и не спросил ведь: он не то что со старшим Ферром, с супругой-то так и не увиделся — в то утро, когда она провожала отца и детей, а заодно и напросившихся с ними Винсента с Максом, сам Ламберт поспешно отправился к Нижним Бродам (честно сказать, мало доверял он стратегическим талантам сира Вениамина, своего помощника).
Поездка из Мохового обратно в форт у Нижних Бродов стоила ему остатков сил. Наверное, следовало соглашаться на почтительное предложение старосты вздремнуть у него в доме: он-де велит бабам прибираться потише, а то и вовсе уборка подождёт, пока его милость отдыхает. Но Ламберт хотел при свете дня увидеть, во что им обошёлся ночной бой. Каменная кладка стены форта местами совсем потрескалась, и для починки стены использовались брёвна, а не камни. Но дерево, даже обмазанное глиной, всё равно неплохо горит, если по нему разлить горное масло — а как же ещё орки смогли поджечь стену, если не приволокли с собой хоть две-три баклажки? «Точно, — мрачно думал Ламберт, — опять сговорились с недомерками, горное масло обычно только у тех и водится. Вот мерзавцы бородатые! Нет, чтобы с нами напрямую договориться. Продали бы мы им дюжину-другую мешков муки, да хоть на те же ножи и топоры обменяли. Так нет же, им проще с орками спутаться…»
— Надо бы согнать мужиков из Трёх Сосен и Старицы, — озабоченно проговорил сир Венимамин, разглядывая обугленные брёвна и закопчённый, местами ещё больше растрескавшийся от огня камень. — Пусть стену чинят.
— Надо сказать Георгу, чтобы нанял каменщиков и сложил стену заново, — буркнул Ламберт, вспомнив тугой столбик золотых монет, которые старший братец отдал супруге на хозяйство. Вот куда, спрашивается, столько? Хватило бы сотни, как Ферр и предлагал. Всяких скатертей, салфеток и полотенец дорогая супруга к свадьбе прислала столько, что половину можно в приданое Дианоре и Елизавете отложить. Каких таких чашек-ложек можно накупить на две с половиной сотни? А лишние полтораста марок совсем не лишними были бы здесь.