Жениться по любви...(СИ)

— Не строительство же всерьёз затевать, когда зима на носу, — вздохнул тот. — Подлатаем в очередной раз, а вот весной наймём каменщиков. Денег должно хватить, а камень и лес за осень и начало зимы пусть мужики навезут с запасом…

Георг был прав: бабы — зло. Особенно когда их собирается пять штук в одном месте: дочь, племянница, супруга и, Девятеро помилуйте, охранницы супруги. Особенно когда ты возвращаешься в собственную спальню, чтобы в кои-то веки побездельничать, посидеть у огня или поваляться в кровати, и обнаруживаешь, что места у огня заняты, а заваливаться в кровать, когда тут такая банда собралась…

—…Солнце сияет, — сидевшая в одном из новеньких кресел перед камином наёмница только глянула на открывшуюся дверь и продолжила свой рассказ: — птички щебечут, с крыш уже не капает, а течёт ручьями, а я пью восстанавливающие зелья флакон за флаконом и пытаюсь не дать катку превратиться в лужу талой воды. Сот Трижды Мудрейшая! Я тогда схлопотала такое истощение, что пару недель даже свечку зажечь не могла. Ни в одном бою так не выматывалась, как на этом мантикоровом празднике!

— А на Маратовом перевале? — возразила её напарница.

— Да там всего-то и надо было с четверть часика продержаться, пока камышинские не подойдут, — чародейка отмахнулась пухлой ручкой. — А когда Саламандра появилась, разбойники драпанули от неё врассыпную, она и скастовать толком ничего не успела. Сильна, с-сука! — с завистливым восхищением прибавила она. Потом посмотрела на сидевшую за столом Герту и строго сказала: — Сира Гертруда, ты этого не слышала!

Та хихикнула, поёрзала на свёрнутом меховом одеяле, подложенном, чтобы повыше было сидеть, и пробормотала как бы себе под нос:

— А дедушка ещё и не такими словами ругается, вот!

— А сире Дианоре, значит, такие слова слушать можно? — усмехнулся Ламберт.

Дианора, которая, кажется, единственная действительно не заметила, как он вошёл, испуганно пискнула, но дёргаться побоялась, потому что Елена подрисовывала ей глаза, как у себя на брачной церемонии. Ламберт слегка оторопел от этой картины: дочка Аделаиды, не устававшей шипеть на новую невестку, сидит в спальне у этой невестки, а та учит её краситься! Или сидеть Дианоре неделю без сладкого, или Аделаиду удар хватит, не иначе.

— Сире Дианоре пора уже учиться такими словами пользоваться, — хмыкнула магичка. Она наконец встала и сняла закипевший чайник с огня, полыхавшего в камине так, будто там не дрова горели, а уголь из-под горы. — Садитесь, сир Ламберт, я пока чай заварю, — нахально заявила она и двинулась к тумбочке под окном с продолжавшим плеваться и клокотать чайником в руке. — Елена, что заварить? Настоящий чай, кипрей или вообще эльфийский сбор?

— Чай, — подумав немного, ответила та. — С мятой. Сир Ламберт, вы не боитесь пить чай с мятой?

— Почему я должен его бояться?

Наёмница в кресле хохотнула, племянница с магичкой хихикнули, а Елена, облизнув карандаш, принялась закрашивать им брови Дианоры, но перед этим великодушно пояснила:

— Мята якобы плохо влияет на мужскую силу. Вот пиво — то можно хлестать бочонками, и ничего не будет…

— Кроме пивного брюха, — вставила чародейка, колдовавшая над заварочным чайничком.

—… а чашечка чая с мятой — это всё, это конец.

Ламберт мученически вздохнул. Кресло было новым, удобным и вообще не скрипело, огонь весело отплясывал в камине, треща и стреляя искрами, от окна потянуло терпким травяным запахом — ну вот ещё бы ко всей этой благодати разогнать эту бабскую банду, а? Только их разгонишь, пожалуй. К Георгу в кабинет, что ли, вернуться? Шевелиться однако было лень, даже злиться всерьёз было лень. Да и на что, собственно, было злиться? На то, что его жена учит его дочь читать и писать, а племянницу — краситься так, как это принято в большом городе, чтобы на графском балу над девчонкой не смеялись втихомолку, а то и в открытую? Или на то, что у неё есть с кем поболтать по-человечески, не подбирая каждое слово и не мечтая про себя украсить личико собеседницы роскошным фонарём?

— Потерпите немного, сир Ламберт, — усмехнулась, словно мысли его прочла, мужиковатая наёмница, щурившаяся, как кошка, на огонь. — Мы тут ненадолго, только обсушиться да выпить чаю… У вас ведь его ни на завтрак, ни на ужин, ни так просто не подают — ни настоящий с Лазурного Берега, ни даже кипрейный. Вот и остаётся в вашей опочивальне чаепития устраивать, чтобы обеим баронессам глаза в столовой не мозолить. Матушке-то вашей даже я не нравлюсь, шестнадцатое колено благородной крови, а уж про Фриду, колдунью безбожную, я вообще молчу.

— Это я-то безбожная? — оскорбилась та. — Да я Сот молюсь чаще, чем ты Аррунга поминаешь! У здешней жрицы аж глаза на лоб полезли, когда я в чашу Сот золотую марку кинула.

— Как она тебя вообще в храм пустила? Приморозила ты её к полу, что ли?

— Ой, девочки, не начинайте опять, пожалуйста, — вздохнула Елена. — Сколько можно?!

«Девочки» переглянулись, хмыкнули, и сира Симона неуверенно проговорила:

— Двенадцатый год уже, да, Ледышка?

— Грызётесь двенадцатый год? — уточнил Ламберт.