Женщина без мужчины

Натали вылезла из такси и, с опаской миновав развлекающуюся молодежь, прошла под арку. Оглянувшись, она увидела, что водитель такси, заказанного в «Астории», не уехал, а погасил фары и заглушил двигатель. Натали усмехнулась про себя. Кто бы ни следил за ней, агенты КГБ или московских Миллионеров, и для тех, и для других окажется большим сюрпризом рапорт о том, кого она навестила в этот вечер.

Двор, как и все дворы во всех городах России, был не освещен. Слабый свет из окон квартир не мог рассеять густого мрака. Натали включила миниатюрный фонарик, тот самый, что Уоллес брал всегда с собой в поездки в СССР. Бледный лучик заплясал по грязным стенам, выискивая нужный подъезд. Испуганная кошка сверкнула зелеными глазами из-за мусорного бака. Натали подивилась, что такая важная персона, как Кириченко, выбрал себе столь убогое место для проживания.

Ей пришлось пройти через несколько глубоких дворовых колодцев, соединенных арками, прежде чем она достигла цели своего путешествия. Таблички с номерами квартир были на дверях сорваны. Цифры были нацарапаны мелом размашистой рукой прямо на дверях. Звонок в квартире Кириченко отсутствовал. Натали постучала. За дверью послышались неторопливые шаркающие шаги, и на пороге появился Кириченко.

Натали еще раньше, в Кремле, обратила внимание на его непомерный рост и худобу. Здесь же, в тесноте своего жилища, он казался еще выше и еще худее. Его фигура напоминала проволочные модернистские скульптуры — шаржированное изображение Дон-Кихота. На остов из крученой проволоки были насажены человеческие глаза — тускло-серые, неподвижные, но все-таки живые. Зрелище вызывало озноб в теле. Эти глаза были начисто лишены наивной восторженности и доброты, какой обладал известный всем «рыцарь без страха и упрека».

— Проходите, — негромко пригласил Кириченко.

Он помог Натали раздеться и повесил ее меховой жакет на крючок, вбитый в дверь, рядом со своим невзрачным уличным одеянием.

Квартира Кириченко была мала и поражала убогостью обстановки. Разителен был контраст между «спартанскими» апартаментами генерала Лапшина и убежищем одного из высших чинов могучего ведомства государственной безопасности. Причем это было явно не временное пристанище — здесь царил своеобразный уют, отвечающий характеру и вкусам хозяина.

Единственная комната, крохотная кухонька, ванна, туалет — вот и весь скудный набор помещений для жизни одинокого человека. В комнате — тахта, приставленная к стене, с тумбочкой у изголовья. Над тахтой — фотографии в рамках и выцветший ковер. Письменный стол, такой же, как в казенных учреждениях. На нем лампа, пишущая машинка, телефон. Рядом типичный конторский стул. В дальнем углу единственный предмет роскоши, если это можно назвать роскошью, — цветной телевизор с большим экраном. Как раз передавали интервью с каким-то деятелем, рассказывающим о грандиозных планах перестройки в СССР. Застекленные книжные полки целиком заслоняли одну стену. Остальное пространство, куда ни кинь взгляд, занимала коллекция открыток, плакатов и репродукций картин по истории революции. На стенах не оставалось свободным ни одного квадратного сантиметра. Сначала глаза рябило от пестроты, но если вглядеться, то невольно в душе возникало чувство причастности к великим и грозным событиям, когда-то потрясшим весь мир. В подборе экспонатов ощущалась логика и даже какой-то свой гипнотизирующий ритм. Большинство из них были подлинниками, пожелтевшими от времени.

Кириченко довольно долго хранил молчание, как бы давая Натали возможность осмотреться и собраться с мыслями. Наконец он убавил звук в телевизоре и спросил:

— Так что вы собирались сообщить о смерти вашего мужа?

Натали многократно репетировала в уме предстоящий разговор, но вдруг почувствовала, что не в состоянии сделать последний решительный шаг. Заявить, что Дина стреляла в Уоллеса, что она же вчера убила Любу? Признаться в том, что Уоллес раскинул по России шпионскую сеть и собирал тайную информацию, что она, его вдова, занимается почти тем же? Что последует за этим — неизвестно. От Кириченко можно ожидать всего: ареста, допросов, пыток, обвинения в клевете на государственных и военных деятелей СССР. Она понимала, что Кириченко наблюдает за ее колебаниями и, вероятно, без труда читает ее мысли. Он как бы пришел ей на помощь.

— Вас, я вижу, увлекла моя коллекция? Это не только история нашей революции — это история моей семьи. Так же, как и вашей в некоторой степени.

— Что вы имеете в виду?

— Мать вашего мужа была эсеркой.

— Вам все известно?

— Не только по долгу службы… У меня есть и личный интерес. Мой отец в юношеские годы состоял в этой партии.

— Он пострадал потом? — осторожно спросила Натали.

— Революция пожирает своих детей! — усмехнулся Кириченко. — Да, это расхожая фраза. И, к сожалению, так оно происходило… в прошлом. Но это не главное. Главное то, что это больше никогда не повторится. Социализм с приходом Горбачева обрел новое лицо. Коммунисты уже не уничтожают друг друга.

— Вы так уверены? А если возникнут определенные обстоятельства?