Женщина и спасение мира

Разве это не похоже больше на слова, с которыми мать обратилась бы к своему ребенку? Их поэтическое вдохновение еще больше подчеркивает, что сотворение Евы не является сотворением, но что ее появление есть истинное деторождение: Ева отделяется от Адама. И это означает, что в тот момент, когда творческим актом Бог вызывает к жизни Адама, он уже содержит в себе Еву — как свою составную часть, свою половину. "Всякий мужчина носит в себе свою Еву", — гласит древнее народное изречение. Сотворение Адама (а Адам на древнееврейском языке — это собирательный термин) есть сотворение первоначальной человеческой клетки, сотворение человека как андрогина, "мужчины-женщины", то есть мужского и женского элементов в их первоначальной слитости, нерасчлененности . В Книге Бытия сказано буквально: ".. .сотворим человека (ha adam — в единственном числе)... и да владычествуют они (во множественном числе)... И сотворил Бог человека (единственное число)... мужчину и женщину сотворил их (множественное число относится к единственному числу — человек)" (Быт. 1.26-27). Нынешнее различие мужского и женского — различие между двумя индивидуальностями, обособленными друг от друга, — не отвечает первоначальной Истине. Совсем наоборот: из библейского рассказа явствует, что эти два аспекта человеческого до такой степени неразделимы, что человеческое существо, мужское или женское, взятое в отдельности и рассматриваемое само по себе, не является полностью человеком. Человеческое существо, отделенное от своего дополнительного элемента, — это, так сказать, только половина человека. Следовательно, рождение Евы есть великий миф единосущия взаимодополнительных начал в существе человека: "мужчина-женщина" — первый человеческий архетип.

3 Но каким образом самая глубокая реальность человеческой природы, сама ее истина, становится источником стольких конфликтов и превращается в предмет мечты, никогда не достижимой и все более притягательной? Библейский гений способен одно только Слово заставить излучать ослепительный Свет; неистощимое богатство этого видения часто стирает тонкую грань между потусторонним и посюсторонним. Эта библейская Истина открывает объективную основу существования, самотождественную по обе стороны границы между мирами. На фоне первоначального состояния катастрофические отклонения выделяются еще более рельефно. С другой стороны, древнееврейский язык по сравнению с другими точнее всего передает динамику Слова Божьего, всегда указывая на действие; как говорится в Псалме 33.9: "Ибо Он сказал — и сделалось". Слово Божье немедленно, сразу же становится этим внезапным, бурлящим возникновением жизни: мириады миров, существ, присутствий. Для того кто, по Евангелию, "имеет уши" и умеет читать, одно только выражение "И сказал Бог" уже содержит всю Библию. "Когда великий учитель прочитал: "И сказал Бог", раввин Суся впал в экстаз; он так дико кричал и метался, что взбудоражил всех, сидящих за столом, и его пришлось вывести. Но он продолжал стучать в стены и кричать: "И сказал Бог", и успокоился только тогда, когда великий учитель закончил свое объяснение"[238]. Этих слов ему было достаточно, и они всегда переполняли его. Слова "И сказал Бог" указывают на потрясающий факт: Бог — уже не один; тот, кто Его слушает, — уже здесь; слушатель внезапно появляется при первом произносимом слоге. Любовь по самой природе своей вызывает к жизни свой предмет, новое существование. Бог-Любовь изливается в тварный мир. Бог сказал — и говорит мир: слово и мир одновременно исходят из Его уст. Слово по сути своей не может висеть в пустоте: оно творит ухо, сразу созидает "ты", которое его принимает. Перед Лицом Бога, на фоне абстракции небытия, отсутствия всякого предмета, выделяется лицо: око, которое видит, ухо, которое слышит. Первоначальные отношения с Богом полностью прозрачны.