• 8 • Это таинственное соответствие женщины, ее открытость по отношению к "силам" раскрывают евхаристический аспект падения. До падения зло не могло принимать человеческого облика, и оно представляется под видом змия,
существа чуждого и внешнего по отношению к человеческой природе; и лишь через разговор оно выходит на поверхность, на границу двух противостоящих друг другу эонов. Извращение означает некое проникновение. Так же как исповедание христианской веры завершается вкушением Плоти и Крови Христовых, сущностным проникновением Христа, так и в преступлении заповеди, в извращении нормативного порядка "запретный плод" есть образ бесовской вечери. Зло как пища, которую вкусили, преобразуется из внешнего и "чуждого" во внутреннее, становится "познанным" в библейском смысле. Обряд запрещения и изгнания нечистых духов (экзорцизм) при Крещении раскрывает со страшным реализмом мрачное присутствие бесовского элемента в сердце человека. Решающие моменты человеческой судьбы относятся преиумщественно к религиозному пространству: именно через женщину человечество пронизывается злом, и именно в ней — пшеничном колосе — лежит обетование спасения: "...оно [семя жены] будет поражать тебя в голову" (Быт.3.15), но женщине суждено родить Спасителя.• 9 • Двум ликам Евы, светлому и темному (у софиологов — светлому и темному ликам Софии), соответствуют два женских образа Конца времен. Апокалипсис
описывает Новый Иерусалим в терминах света: это — "жена, облеченная в солнце" (Откр.12.1). На другом полюсе в последний момент истории — тьма, которая сгущается в вавилонской блуднице; ее развратность относится не к плотской сфере, но к религиозной сущности. Картина наполнена мистическим ужасом[252]; это — демоническая бездна самого страшного блуда, который развращает саму структуру духа, всю внутреннюю жизнь без остатка. Сидя на звере, жена раздирает свои покровы и обнажается, снимая "покрывало" (знак священного); она отказывается от женского таинства, выраженного словами "да будет". Имманентный суд над ней (Откр.17.16) состоит в том, чтобы ее "обнажить", что может быть лишь откровением о метафизической пустоте ее секрета — ее ничто и ее "уничтожением". Амазонка, мужеподобная жена держит в руках золотую чашу, заставляя оказывать себе почести, превышающие царские; она — великий жрец; она узурпирует власть и осущест вит самый большой обман Сатаны. В свете Конца времен можно понять древний страх, которым овеяны легенды цикла Матриархата.• 10 • По мнению швейцарского юриста и специалиста по мифологии Бахофена[253]
, этапы сексуальной жизни соответствуют этапам развития религии и природы. Буйной растительности болот соответствует гетеризм и как следствие промискуитет; сексуальные союзы определяет свободное материнство, не подчиняющееся никаким законам. Затем с культом Матери-Земли и с развитием земледелия, изобретенного и осуществляемого женщинами, устанавливаются упорядоченные сексуальные отношения, но по материнскому праву: это — господство женщины, гинекократия, или матриархат. Женщины управляли общественными делами и воевали, в то время как мужчины занимались домашней работой. Лишь на третьей стадии появляется патриархат. Если в настоящее время представления Бахофена и близкого к нему Моргана полностью не принимаются социологами, то все же эти идеи сохраняют свою ценность в мифологическом плане — как способ подхода к истокам Истории.Этнолог Б. Малиновский в своих трудах[254]
обращает особое внимание на неоспоримое преимущество единоутробных родственных связей (например, брат матери является главой семьи). Материнское право поддерживается коллективными представлениями, согласно которым женщина есть священное существо, она соучаствует в земном плодородии. Еще и в настоящее время в некоторых австралийских племенах мужчина подчинен власти женщины. Там господствует полный промискуитет и остается неизвестным физиологическое значение полового акта.