Женщина, я не танцую

– Что на сей раз? – мысленно уже готовясь паковать чемоданы, полюбопытствовал Костя.

– Да блин, помнишь ее лысого макаронника?

Лисовский хмыкнул: если бы он помнил всех Карининых ухажеров, его оперативка переполнилась бы и зависла.

– Естественно нет.

– Я так и подумал. В общем, ничего не потерял. Так вот, пиццедел в чем-то там окарался, и она его бросила.

Костя напряг память: кажись, он пересекался с каким-то средиземноморским шеф-поваром, обладателем звезд Мишлена. Вроде бы как раз на дне рождении Карины, или это был Новый год у Зимина на даче… Короче, давно это было.

– А мы тут при чем, то есть ты? Ну, кроме того, что ты сразу и заранее никого рядом с ней за мужика не считаешь.

– Да ему на пенсию скоро! Не люблю предрассудки, но у всего есть границы.

– Просто это твоя сестра, – пожал плечами Костя. – Двойными стандартами попахивает.

– Да хоть тройными, пофиг мне. Он нашего отца всего на пару лет моложе.

– Это ее жизнь, чем быстрее уяснишь – тем больше нервных клеток сбережешь. К тому же, если это тот, о ком я подумал, то сохранился он отлично. Да и Карина тоже не дура, уж на то пошло.

– Слушай, Лисовский, ты сейчас на чьей стороне, вообще? Еще иди благослови ее, как раз возможность скоро представится.

– В смысле? Она же, говоришь, рассталась с поваром.

– Так я к чему и веду! Этот-то сразу было ясно – ничего серьезнее кроме временных удовольствий ей не даст, знаю я такую породу. Ты посмотри, что стрекоза пишет: собралась в евротур на три месяца с каким-то хреном с горы, я его даже не видел ни разу.

Зимин ткнул экраном телефона в нос Кости. Тот отодвинулся, присмотрелся, силясь понять, что именно должен узреть.

– Нормальный парень, одет прилично, даже стильно. Не старый. Чего опять не так-то? – уточнил Костя. – Тебе не угодишь. С макаронником встречалась – плохо, бросила, нашла помоложе – опять не слава богу.

Зимин страдальчески закатил глаза:

– Вот нет у тебя сестры, сразу видно.

– Спасибо, друг. Мне твоей хватает, – саркастически фыркнул Костя и поднялся. – Пошли окунемся, хватит изображать наседку. Карина уже большая девочка, выдыхай.

К ним подошел Мехмет:

– Там Селим вернулся, наша очередь погружаться.

Стас покосился на Костю, вздохнул: про Женю-то он не успел выяснить. Ладно, часом раньше, часом позже – все равно узнает. И с Кариной надо будет что-то решить, черта с два он ее вот так не пойми с кем отпустит.

– Отлично! – вновь возвращая себе хорошее настроение, возвестил Стас. – Go to the bottom[18].

Напевая песню Сплинов, он оптимистично двинулся за новым приятелем:

– Все мы идем на дно, остановиться влом. Остановите зло…

– Рим превратился в ром, – поддержал Костя, спихивая друга в бассейн.

Надо отдать должное Зимину, с реакциями у него было все в порядке – в воду они рухнули оба. До слуха ребят донеслись женские возбужденные голоса и их восторженный щебет.

– А я не понял, – вдруг оживился Мехмет, – вам эти детки знакомы?

– Впервые вижу, – отфыркиваясь, выполз на сушу Костя. И взгляд такой честный-честный.

– Вот что значит на своей волне! Лично я ничего не понял из того, что эта Женя несла за столом. Отдельные слова вроде понятны, а смысл ускользает.

– Не парься, дружище, смысл ускользнул и от меня, – совершенно искренне признался Стас, хлопнув приятеля по плечу. – Женщины, кто их вообще понимает?

– Похоже, художники, – рассмеялся Мехмет, тыча пальцем в Лисовского.

– Эти могут… – согласился Стас с таким видом, мол, ну тоже с другой планеты, и закончил уже на русском: – всю ночь, да.

* * *

– Нет, ну ты представляешь? – разорялась Алена, в перерывах между гулом работающего фена. – Целая комната ужасов! И жирные такие, – ее передернуло, – усищами своими шевелят.

Женя уже устала хохотать и теперь лишь тихонько похрюкивала, наблюдая за подругой.

Селим так уверился в безупречности своей «жемчужины», что совсем берега потерял… или от чего у него там рассудок помутился? Этот турецкий ценитель прекрасного показал Алене секретную комнату за запретной дверью. Нет, не с красными стенами и кожаными девайсами на выбор. Хотя, пожалуй, и та не вызвала бы у Ковалевой столь сильного душевного потрясения, как аккуратные стеллажи с террариумами и микроклиматом. А там…

– Скорпионы-ы-ы… скорпионищи, р-р-разные, копошатся, – продолжал убиваться над растоптанной психикой впечатлительный писатель. – Пауки, тараканы, сверчки, личинки… буэ-э-э, короче, и прочие твари.

Она-то после подводных красот расслабилась, разомлела. Принц «ейный» вон живописью интересуется, музыкой, искусством. Конечно, на предложение показать что-то интересное и необычное она ничтоже сумняшеся согласилась, без всякой задней мысли.

А вот напрасно!

– Ты прикинь, там еще и трупы их сушеные по стенам развешаны! А он такой лыбится и на полном серьезе мне: «Хочешь подержать? Вагансик мирный, смотри какой пушистый толстячок». И тычет в мохнатого паучищу размером с ладонь.

– Аль, перестань, я больше не могу, – утирая выступившие слезы, простонала Женя.