Женщина из Пятого округа

Несколькими часами позже, уже на ночном дежурстве меня пронзила мысль: залечь на днобудет задачей не из легких, особенно в таком квартале, как этот, где все друг друга знают, и при такой работе, как у меня, где точно не станут терпеть несанкционированные прогул. Внутренний голос подсказывал мне, что самое лучшее вернуться в chambre de bonne, собрать пожитки (этот процесс займет не больше десяти минут) и раствориться в ночи. Но вставал вопрос: а что дальше?Я знал и то, что своим бегством жестоко разочарую Маргит. В тот вечер — после того как я исповедовался перед ней — она возобновила разговор о моей только-что возникшей проблеме.

— Для всех было бы проще, если бы Омар просто исчез… прежде чем муж этой барменши вернется домой.

— Конечно, это был бы выход. Но… ему некуда исчезать. Насколько мне известно, в Турции у него нет семьи, да у него вообще ничего нет, кроме работы и убогой chambre de bonne. К тому же он здесь вполне легально. Даже размахивал передо мной своим французским паспортом.

— Жаль, если так. Будь он нелегалом, ты бы легко мог перевести стрелки на него. Один телефонный звонок иммиграционную службу…

— Но и он мог бы стукнуть на меня. В конце концов здесь работаю без carte de sejour. [136]

— Но ведь и твоей работы официально не существует, не так ли? Поэтому ты вне поля зрения. Как бы то ни было, если бы пришлось выбирать между версиями, представленными образованным американцем, с одной стороны, и неграмотным грязным турком — с другой, кому, как ты думаешь, поверят в первую очередь?

— Полагаю, у расизма есть свои преимущества.

— Вот именно. И ты такой же расист, как и копы.

— Или как ты.

— Ты прав. Но помни: такие, как Омар, с удовольствием нагадят на других. Золтан всегда говорил: «Никогда не доверяй другим иммигрантам. Они втайне желают тебе неудачи, чтобы убедить себя в том, что кому-то живется хуже, чем им».Поэтому да, Омар сдаст тебя, в этом можно не сомневаться. И это означает, что тебе следует сейчас же идти домой, паковать свои вещи и бежать с де Паради. Но, если ты это сделаешь…

— Я снова окажусь в бегах.

— Как после самоубийства твоей подруги… хотя тебя и нельзя винить в ее смерти.

— Я всегда буду считать себя виновным в том, что произошло.

— И продолжать себя ненавидеть. Но это твое дело. Кстати, ты не закончил свой рассказ, Гарри. Давай… расскажи мне про самоубийство.

Маргит налила мне еще стакан виски. Я выпил его залпом. Хотя я уже успел осушить полбутылки, хмель меня не брал.

— Сначала я должен рассказать тебе историю с абортом, — начал я.

— Твоя подруга была вынуждена сделать аборт?

— Нет. Было заявлено, что я пытался уговорить ее на аборт… что для меня, безусловно, было новостью. В тот день, когда я проснулся в доме Дугласа и обнаружил, что меня пасут репортеры, как будто все демоны разом вышли из преисподней. К шести вечера по всему Огайо уже разошлась новость дня: преподаватель пытается склонить студентку-первокурсницу к аборту после любовной связи… Ты пойми, я никогда — никогда! — не говорил с Шелли об аборте. Я вообще не знал, что Шелли беременна. На самом деле мне это казалось абсолютно невозможным, ведь я пользовался презервативом.

— Так откуда же взялась эта фантастическая история о том, что ты пытался уговорить ее на аборт?

— Шелли вела дневник с тех пор, как мы начали встречаться. Когда разразился весь этот скандал, надзирательница ее общежития — эдакая ходячая добродетель, ревностная христианка — провела обыск в комнате, нашла дневник и передала его декану факультета. Как оказалось, страницы дневника пестрели романтическим бредом: о том, что я любовь всей ее жизни… о моем отношении к ней — якобы я уверял Шелли в том, что никогда и ни к кому не испытывал столь страстных чувств… я не говорил этого! Еще она писала, что я обещал оставить жену и дочь, чтобы жениться на ней, — еще одна глупая выдумка. Самое ужасное, что Шелли воспроизвела, причем в мельчайших деталях, наше единственное свидание в мотеле Толедо. Именно за это и ухватились газетчики, когда содержание дневника просочилось прессу…

— Стараниями Робсона?