Женщина из Пятого округа

Колледж стоит на ушах. На волне всех этих разоблачений многие с нашего факультета говорят мне, что чувствуют себя виноватыми, что голосовали за твое увольнение. Среди любовных писем, которые Робсон отправлял Сьюзан, нашли и те, где он пишет о том, как "предаст огласке" твой роман с Шелли и уничтожит тебя. Боюсь, что и у Сьюзан рыльце в пушку, потому что в ответном письме она написала: "Так ему и надо" — или что-то в этом роде.

Извини, что вывалил тебе все это… Но думаю, лучше если ты узнаешь это от своего друга, чем прочтешь в газете или тебе позвонит какой-нибудь ушлый репортер, начнет выведывать, как ты воспринял новость…

Радуйся, что ты в Париже, далеко от нашего мерзкого Пейтон-плейс. Сегодня вечером я буду дома, если захочешь пообщаться в Сети.

Всего наилучшего, Дуг».

Я обхватил голову руками, в ужасе от того, что приключилось с моей женой. Да, ее слова «Так ему и надо» больно жалили. Но все равно я боялся за нее.

Покинув кафе, я решил поехать на улицу Линне на такси. Дорога была свободная, и мы домчались до места меньше чем за двадцать минут. Я взглянул на часы: 4:58. Побродив возле дома две минуты, я глотнул воздуха, чтобы выровнять дыхание, и набрал код замка.

Дверь щелкнула и отворилась. Я оглядел внутренний дворик. Ничего не изменилось. В будке сидел консьерж, с которым мы вчера поскандалили. Он таращился на меня. Или сквозь меня? Я подошел к окошку и три раза постучал в стекло. Никакой реакции. Лицо консьержа было отсутствующим, как будто он находился в ступоре. Я зашел в будку, положил руку ему на плечо. Плечо было теплым на ощупь — но старик даже не вздрогнул.

—      Вы слышите меня? — крикнул я.

Его взгляд по-прежнему был застывшим, тело неподвижным.

Я почувствовал, как меня пробирает озноб. Пятясь назад я выбрался из будки. Уходи… уходи сейчас же. Но, когда я дернул дверь на улицу, она оказалась запертой. Я сражался с ней минут пять.

Ты не можешь открыть ее, потому что не можешь так просто уйти.

Я огляделся по сторонам в поисках другого выхода. Его не было. Тогда я уставился на лестницу, ведущую к квартире Маргит. Теперь у тебя точно нет выбора. Ты должен подняться туда.

По пути к ее квартире я звонил в каждую дверь. Но мне никто не открыл. А раньше я слышал соседей? Задумывался ли о том, что в доме кто-то живет? Или…

Только я ступил на лестничную площадку ее этажа, дверь распахнулась. Маргит стояла на пороге в своем черном кружевном пеньюаре, на губах блуждала сардоническая улыбка.

—      Разве я не говорила тебе, что сюда можно приходить только в назначенное время?

Ее голос был тихим и спокойным. Улыбка становилась шире. Я подошел к ней и крепко поцеловал в губы.

—      На вкус ты настоящая, — сказал я.

—      Неужели? — Она увлекла меня в гостиную.

Когда мы сели на диван, она взяла мою руку и положила ее себе между ног.

—      А на ощупь?

Я сунул палец во влагалище. Маргит застонала.

—      Кажется, да, — сказал я и поцеловал ее в шею.

—      Но между нами есть одна большая разница, Гарри.

—      Ты о чем?

—      Резким движением Маргит оттолкнула меня. Пошатнувшись, я успел заметить, как в ее руке блеснуло лезвие опасной бритвы. Оно приближалось ко мне и в следующее мгновение царапнуло руку.

—      Черт, — вскрикнул я, увидев, как из раны сочится кровь.

—      Разница в том…

Она подняла бритву и провела по своему горлу. Я снова вскрикнул… но тотчас замер, обескураженный, потому что… крови не было.

—      Теперь понял, Гарри? — спросила она и провела бритвой по своему левому запястью, глубоко врезаясь в кожу. И опять — ни следа.

—      Разница в том, что ты кровоточишь, а я — нет.

19

—      Ну, так что ты хочешь узнать? — спросила Маргит.

—      Все, — сказал я.

—      Все? — резко хохотнула она. — Как будто это может объяснить…

—      Ты мертвая?

—      Выпей, Гарри.

Она подвинула мне бутылку виски.

—      К черту твое виски, — сказал я. — Так ты мертвая?

Мы сидели на диване. Прошло несколько минут после ее экспериментов с бритвой. Моя рука была перевязана. Маргит настояла на том, чтобы забинтовать рану. Я был в шоке — и от боли в руке, и от ее… бескровного самоубийства, совершенного на моих глазах.