Женщина из Пятого округа

—      Мадам Кадар действительно жила в этой квартире до своей смерти в 1980 году. С тех пор квартира пустует… хотя и осталась частным владением. Услуги по ее содержанию на условиях prelevement automatique[144] возложены на французский трастовый фонд. Вы не могли еще раз описать мне квартиру?

Я описал. В подробностях. Он кивнул.

—      Да, все так… включая обстановку эпохи семидесятых. Однако есть одно существенное различие. В квартире, где мы побывали, вот уже много лет никто не убирался и не стирал пыль.

—      Это абсурд. Там было безукоризненно чисто всякий раз, когда я приходил.

—      Уверен, такой ее видели вы, monsieur.

В дверь кабинета постучали. Вошел коп, тот самый, что приносил мне кофе.

—      Пожалуйста, отведите мсье Рикса обратно в камеру. Он еще какое-то время погостит у нас.

Уже в дверях я сказал Кутару:

—      Вы должны попытаться поверить мне.

—      Ничего я не должен, — ответил он.

Меня заперли в той же камере. Лишенный возможности читать и писать, я остался наедине со своими мыслями.

Неужели я сошел с ума?..

Неужели я все это выдумал?..

Неужели все последние месяцы я жил странной, извращенной фантазией?

И если правда то, что Маргит давно уже нет в живых, в какой альтернативной реальности я существовал все это время?

Вскоре принесли поднос с холодной и безвкусной едой. Я был голоден, поэтому все съел. После ужина мне захотелось спать. Стянув джинсы, я забрался под хлипкое одеяло и провалился в беспамятство. Во сне меня мучили кошмары. Я был на скамье подсудимых, и все тыкали в меня пальцами, крича по-французски. Судья назвал меня социально опасным элементом и приговорил к пожизненному заключению без права переписки, с пребыванием в камере двадцать три часа в сутки. В свое оправдание я все твердил, что они должны найти женщину по имени Маргит… что она все объяснит… Потом вокруг меня сомкнулись стены камеры… Я забился в углу, на бетонном полу, прижавшись головой к стульчаку. Мои глаза стали такими же застывшими, как у Маргит на фотографии, и…

В этот момент я очнулся, чувствуя, что меня пробивает испарина. До меня не сразу дошло, где я. Потом осенило: ты в тюрьме.

      У меня не было часов, и я не знал, сколько времени. У меня не было зубной щетки, поэтому я не мог избавиться от отвратительного послевкусия ночного кошмара. У меня не было смены белья, доступа к душу, и теперь  я ощущал себя окончательно заплесневелым. Опорожнив мочевой пузырь и допив воду, оставшуюся бутылке, я вытянулся на нарах, закрыл глаза и попытался очистить мозг, уговаривая себя сохранять спокойствие.

Но когда тебя подозревают в двух убийствах, когда живешь в окружении кривых зеркал, искажающих реальность… о каком спокойствии можно говорить? Открылась дверь. В камеру просочился утренний свет. На пороге стоял коп с подносом в руках.

—      Который час? — спросил я.

—      Половина девятого.

—      Не мог бы я получить зубную щетку и зубную пасту, пожалуйста?

—      Здесь не отель.

—      Ну а почитать что-нибудь?

—      Здесь не библиотека.

—      Пожалуйста, monsieur…

Он передал мне поднос с едой. Дверь камеры закрылась. На подносе я обнаружил пластиковый стакан с апельсиновым соком, черствый рогалик, кубик сливочного масла, маленькую пластиковую чашку с кофе, пластиковые столовые приборы. Спустя пять минут дверь приоткрылась и просунулась рука со вчерашним номером «Паризьен».

—      Спасибо, — успел крикнуть я, прежде чем дверь снова захлопнулась.

Насладившись завтраком — как и накануне, я был очень-очень голоден, — теперь я упивался газетой, читая все подряд. Новости политики на первой полосе, новости культуры в середине, сводки о происшествиях, проблемы какой-то местной футбольной команды, новые кинотеатры, открытие которых намечалось на эту неделею, репортаж о свадьбе грудастой французской поп-звезды… Как всегда, меня захватили некрологи. Любимый муж… Обожаемый муж… Всеми почитаемый коллега… Уважаемый сотрудник… Скорбим о потере… Траурная месса состоится завтра в… Приглашаем сделать пожертвования… Вот и все. Еще одна жизнь исчезла. За каждым некрологом стоит своя история — скрытые от чужих глаз радости и печали, которые, собственно, и делают жизнь жизнью. Мерило жизни — смерть… Когда ты покинешь этот мир, история твоей жизни останется только в сердцах самых близких людей. А когда и их не станет…