Женщина, которая жила у моря

Сегодня был важный день. И не потому, что случилось какое-то особенное событие, а потому, что я осознала важную вещь, когда быстрым шагом шла по Манхэттену. Я уже свыклась с шумом и ритмом жизни этого огромного города. Непрерывный трезвон трамваев, грохот колясок, суета и хаос на улицах, плеск волн и спокойное движение барж и паромов наполняют меня энергией, и впервые за долгое время я чувствую в себе желание участвовать в этой кипящей жизни. Только пока не знаю как.

Нью-Хейвен, 22 апреля 1907 г

Я нахожусь в Нью-Хейвене, Коннектикут, в доме доктора Минази. После долгих уговоров дяди Антонио я наконец сдалась. Мне пришлось уступить, потому что это важно для него, хотя у меня не было никакого желания знакомиться с этим человеком. О чем с ним говорить? Я думала, что Минази совершил ошибку, пусть и без злого умысла. Дядя Антонио утверждал, что он мучается чувством вины и что я не должна быть такой жестокой и безжалостной по отношению к человеку, который и сам сожалеет о случившемся.

Хотя я и не изменила своего мнения, я отправилась с дядей Антонио в Коннектикут, чтобы не огорчать его.

Я так разволновалась, когда мы приехали и шли навстречу Минази, что не заметила маленькую собачку, бросившуюся мне под ноги, споткнулась и едва не сбила с ног синьору. К счастью, эта милая женщина лишь рассмеялась, что немного сгладило неловкость. Признаться, они встретили меня очень тепло, как родную. Но мне пришлось вспомнить все, чему учила меня мать, и приложить много усилий, чтобы не показаться грубой и невоспитанной. Синьора Минази просила называть ее тетей Барбарой. Она сразу взяла меня под руку и повела показывать дом и сад, очевидно, чтобы немного ослабить напряжение, читавшееся на моем лице.

Потом мы уселись на веранде, чтобы, как она сказала, поговорить о своем, о девичьем, пока не явятся мужчины, которые куда-то исчезли. Мне было настолько не по себе, что я не знала, как реагировать на ее веселую болтовню. Я думала о том, что зря сюда приехала, и боялась нагрубить Минази, если он заговорит о болезни папы за чаем с печеньем, будто это тема для светской беседы.

Когда он сел напротив меня, я заметила, что у него такие же круглые очки, как у отца, но выглядит он старше, быть может, из-за лысины. Беседу поддерживали в основном синьора Минази и дядя Антонио. Они говорили о жизни в Коннектикуте, об американских университетах, вспоминали Мессину, а я украдкой наблюдала за ними. Лицо Минази покрылось испариной, хотя было не так уж и жарко, а его лежащие на коленях руки немного дрожали. Он чувствовал себя неловко, как и я, и это немного располагало меня к нему. Наконец, явно сделав над собой усилие, он принялся рассказывать разные истории из своего и отцовского детства. Дядя Антонио тоже вспомнил некоторые забавные моменты. Я невольно поймала себя на том, что улыбаюсь, – мне нравилось слушать истории о папе. Мне показалось, я тоже должна принять участие в разговоре, хотя бы из вежливости, и я, не задумываясь, спросила, действительно ли отца приглашали на работу в Йельский университет, как говорил Руджеро. Минази умолк, и я решила, что мой вопрос был неуместен.

– Думаю, он не поехал, потому что уже знал о своей болезни, – вдруг ответил он.

В эту минуту его жена под каким-то надуманным предлогом вышла из комнаты вместе с дядей Антонио. Я в панике встала, чтобы пойти за ними. Мне не хотелось говорить о болезни отца или выслушивать какие-то дурацкие оправдания. Если бы я могла, я бы тут же убежала из этого дома.

– Я никогда не прощу себе, что не понял, в чем дело, – сказал Минази. Он говорил так тихо и печально, что я с трудом разбирала слова. Я осталась только потому, что отчетливо услышала в его голосе страдание, которое так мне знакомо. И Минази начал рассказывать. Как оказалось, он пригласил отца в Йель на один семестр, и тот с радостью согласился. Он давно мечтал побывать в Америке, и Минази это было известно. Однако позже отец написал, что не поедет, поскольку не может отставить жену на Сицилии. Минази следовало бы понять, что это всего лишь предлог, ведь Доменико всегда был решительным человеком и не позволил бы Агате себя переубедить. Несомненно, он узнал о своей болезни и решил остаться в Мессине, чтобы пройти курс лечения.

Через восемь месяцев пришло то самое письмо, в котором он спрашивал его мнение о состоянии своего пациента, страдающего карциномой. Минази был не только коллегой, но и близким другом отца, они часто обменивались мнениями насчет самых тяжелых случаев. Он и представить себе не мог… И все же…

Минази говорил очень медленно, будто каждое слово давалось ему с трудом. В какой-то момент он прервался, словно не в силах продолжать.

– Лишь потом я осознал, что он и был этим пациентом, – добавил он. В его глазах стояли слезы. – Теперь мне не обрести покоя. Не думаю, что у него были шансы на выздоровление, но я бы мог его поддержать, дать какой-то совет…