Внезапно мне захотелось рассказать человеку, которого я так ненавидела все это время, подробности той ночи: как гремел гром, из-за которого никто не услышал выстрела, как я нашла папу лежащим в луже крови на столе и какую боль и гнев я испытывала… Он слушал, не перебивая. Наконец он взял мои руки в свои и произнес:
– Не думай, что Доменико поступил так из эгоизма. Он лишь хотел защитить вас от ужасных страданий, которые могли продлиться Бог знает сколько.
– Но, – возразила я, – если бы я знала об этом, я бы не тратила время на всякую ерунду, а проводила бы с ним каждую минуту.
Минази помолчал, будто подыскивал подходящие слова.
– Часто тяжелобольные скрывают болезнь от всех, не только от родных. Таким образом они обманывают себя: раз никто не знает, значит, болезни нет. Они стараются вести обычную жизнь, чтобы никто из окружающих не выражал сочувствия и не жалел их. Таким был и твой отец. Он предпочел уйти с достоинством.
Я улыбнулась. Вопреки ожиданиям, этот разговор успокоил меня, и я почувствовала, что примирилась с собой. Пока я думала, как сказать Минази, что я больше не обижаюсь на него, маленькая собачка принялась радостно лаять и прыгать вокруг высокого крепкого юноши, который подошел к нам с улыбкой на лице.
Атмосфера сразу изменилась.
– Костанца, позволь представить: мой сын Франческо, – улыбаясь, сказал доктор Минази.
– Фрэнк, папа, меня зовут Фрэнк, – уточнил тот, с любопытством поглядывая на меня. – Не слушайте отца, он до сих пор думает, будто живет в Мессине, да еще в прошлом веке.
Франческо сел напротив меня и взял канапе.
– Какой сюрприз для семейного ужина. Я только что приехал из Нью-Йорка, а вы откуда?
У Фрэнка довольно приятные манеры, он из тех, кого не волнуют всякие формальности, и поэтому в его присутствии все чувствуют себя комфортно и расслабленно, как и я. Так что я с удовольствием поддержала легкую непринужденную беседу.
В поезде на обратном пути дядя Антонио был очень заботливым и ласковым. Он сел рядом со мной, обнял меня за плечи и тихо спросил: «Все в порядке?» Я молча кивнула. Больше мы об этом не говорили.
Теперь я хочу поскорее написать домой, чтобы обо всем рассказать родным. Я очень по ним скучаю.
С тех пор как Фрэнк Минази поступил в Колумбийский университет, он почти все выходные проводил в Нью-Йорке, а не дома, в Коннектикуте. Его отец предпочел бы, чтобы он учился в Йеле. Витале не раз приглашали его по четвергам, в свой приемный день, но Фрэнк, занятый учебой и другими делами, так ни разу и не приехал. Однако с тех пор, как он познакомился с Костанцей, по какой-то причине все изменилось, и он стал все чаще бывать в доме Витале.