Женщина, которая жила у моря

– Что вы все столпились у двери? – осведомился доктор Витале, тяжело дыша после подъема по лестнице. – Маэстро Малара, позвольте представить Костанцу Андалоро, дочь моего дорогого друга и коллеги из Мессины.

Пьетро Малара поднял шляпу и слегка поклонился.

– Прошу в гостиную, – сказала Джузеппина и взяла мальчика на руки.

– Благодарю, но не смею больше вас беспокоить. Вот вещи Сантино. Их немного.

Пьетро встретился взглядом с Костанцей и, сам того не сознавая, замер, не отводя от нее глаз.

* * *

ДНЕВНИК КОСТАНЦЫ АНДАЛОРО

Нью-Йорк, 21 августа 1906 г

Сегодня я впервые провела вечер одна, потому что всех Витале пригласили в гости. Они звали и меня, и вообще они всегда так добры ко мне, но потом выяснилось, что там будет Минази, который приехал в Нью-Йорк на какую-то конференцию, и я отказалась. Дядя Антонио так настаивал, что мне пришлось признаться: я не хочу встречаться с человеком, подтолкнувшим моего отца к самоубийству. Он сказал, что все было не так и когда я буду готова, Минази будет рад со мной познакомиться. Дядя Антонио деликатный и добрый, он все понял и оставил меня в покое. Чтобы его не расстраивать, я обещала подумать об этом.

Мне даже приятно хотя бы ненадолго остаться одной и спокойно поразмыслить обо всем. В последние недели у меня и минуты свободной не было, потому что Джузеппина показывала мне город. Она попросила небольшой отпуск в больнице, чтобы побыть со мной.

Поначалу она почти все время уделяла мальчику, которого они почему-то взяли к себе, и мы выходили только в Вашингтон-сквер, где малыш катался на пони. Но одну неделю Джузеппина целиком посвятила мне.

Теперь, снова встретившись с лучшей подругой, я понимаю, как сильно изменилась. По глазам Джузеппины видно, что она с недоумением спрашивает себя, куда подевалась та веселая болтливая девчонка, которую она знала. Но постепенно мы стали понимать друг друга, как раньше. Мы не говорили ни о моем отце, ни о Мессине.

Я первый раз пишу в дневнике с тех пор как приехала в Америку. У меня до сих пор голова идет кругом. В каком-то смысле я благодарна Нью-Йорку за то, что он освободил мой разум от призраков, угрызений совести и тяжелых раздумий. Теперь мои мысли заняты другим. Здесь совершенно другой образ жизни. Постепенно я привыкла ко времени обеда и ужина, к уличной еде, от которой неприятно пахнет луком, даже к странному маслянистому приторному пойлу, которое тут называют «кофе». Зато мне сразу понравилось, насколько свободны здесь женщины. Они могут выходить одни в любое время, спокойно разъезжают на трамваях и в метро, гуляют где хотят, и никому нет до этого дела. Какое невероятное чувство свободы!

К счастью, в городе, хотя он большой, хаотичный и многолюдный, довольно легко ориентироваться, так что я еще ни разу не заблудилась. У большинства улиц номера вместо названий, и, самое удивительное, здесь почти нет маленьких переулков и площадей, разве что две-три. Поэтому я часто не понимаю, сколько прошла и как далеко нахожусь от дома. Ездить на трамваях не так-то просто, потому что они всегда переполнены.

Что касается языка, то, хоть я и говорю по-английски, у меня с этим бывают трудности, потому что все говорят по-своему, в зависимости от того, откуда приехали, и часто используют непонятные выражения, вероятно, заимствованные из родной речи. Думаю, за месяц здесь я узнала больше, чем за годы учебы в школе. Прежде всего – о самих американцах. Кто они – настоящие американцы? Этот наивный вопрос я задала Джузеппине. Она ответила, что только со временем научилась различать людей по внешности и по одежде. Джузеппина рассказала об особенностях ирландцев, поляков, русских, евреев, хорватов, армян и, разумеется, итальянцев и африканцев. Последних я узнаю́ сразу.

Все эти люди – такие же иностранцы, как и я, но, кажется, они чувствуют себя здесь вполне комфортно, будто у себя дома. Стану ли я такой? Я часто спрашиваю себя: что я здесь делаю, кто я такая? Я не эмигрантка, не работница, не путешественница. Все, кого я вижу вокруг, даже случайные прохожие, кажется, точно знают, чего хотят. И прежде всего они счастливы быть частью развивающегося общества.

Но пора заканчивать. Прежде чем вернутся Витале, нужно написать Палидде, которая спрашивает меня о танцах и об американских юношах. Она и не подозревает, что итальянцев здесь не очень любят и им не так просто завести друзей. Что ей ответить? Не хочется ее разочаровывать, но и лгать я не могу. Напишу ей о молодом полицейском, который дежурит на Вашингтон-сквер и всегда очень любезен со мной. Даже пригласил меня пойти с ним в субботу на танцы. Здесь танцуют кекуок – это своего рода полька, довольно веселый и забавный танец. Разумеется, я отказалась.

Нью-Йорк, 2 апреля 1907 г