Женщина-лиса

Я не знаю точно, как работает магия. Как я уже сказала, я сосредотачивалась. Иногда я и моя семья разговаривали о чем-нибудь, и все. Позже, когда мы создали слуг, я смотрела, как они делали экран или разводили огонь, как это сделали бы обыкновенные людские слуги. Наши образы менялись от лисьих к человеческим.

Мы вырыли новую нору под сторожкой у ворот. Она была большая, со множеством комнат, с полами, отполированными постоянными уборками. Там были и сундуки, и лакированные ящики, наполненные шелковыми платьями и черепаховыми гребнями, фарфоровыми чашками и серебряными палочками для еды, бумагой, кисточками для письма с бамбуковыми ручками и чернилами, набором чашек для чайных церемоний, похожих на гальку на дне озера. На самом деле мы не создавали все эти вещи. Это была просто грязь и сухая лисья нора. Но мы сделали так, будто все это существовало на самом деле. Я не могу это объяснить.

Дом был построен по образу дома Йошифуджи. Только наш был больше, красивее. Все само приходило к нам, когда мы ходили по пустым комнатам. Мы не знали, какие вещи тут и там должны находиться, мы даже ни разу их не видели — мы просто чувствовали, что это должно быть именно так, а не иначе. Так появилась обивка из золота на одной из внутренних раздвижных стен и парча над кроватью Йошифуджи.

Я посмотрела на то, что должно было стать его комнатой, и сказала:

— Там, в углу у сундука для свитков. Я думаю, там должен быть экран, украшенный росписью, — и он появился.

Мы сделали сад вокруг нашего дома, с камнями и прудом и с плотными зарослями кустарника. Это было бы мечтой лисы, если бы я все еще была лисой, но даже теперь у меня иногда появлялся соблазн затаиться в них в том образе, к которому я привыкала. Мы создали в нашем мире солнце, звезды — такие же, как настоящие. И в однажды заведенном порядке они сменяли друг друга: наступал день или ночь, новая луна сменяла старую. В лисьем саду цвели пионы.

Мы создали множество слуг: все они были быстрыми, тихими и умными. Однажды мы сидели в комнате (я знала, что это будет моя комната), а они входили по одному, кланялись. Последней вошла моя главная служанка: Джозей. Она была тонкая, как тростинка, одетая в платья темно-синего цвета, спокойная и умелая женщина.

— Простите за беспокойство, моя госпожа, — сказала она голосом, напоминавшим звуки флейты, и изящно поклонилась.

Когда я (в образе женщины) пошла за ней некоторое время спустя, она была в соседней комнате и уже приказывала моим служанкам выложить шелка осенних цветов из сундуков и сшить их части в платья. Беспокойная, я вышла из комнаты (в образе лисы) и пошла искать Дедушку.

Он сидел перед столом, заваленным бумагами разного размера. Передние лапы сложены вместе, настороженный, с поднятыми ушами, он внимательно слушал, как его слуга в аккуратном чистом платье читал ему письма.

— Дедушка!

Уже в образе мужчины Дедушка выпрямился и нахмурился. Он сделал знак, и слуга выскользнул из комнаты.

— Ты больше не должна бегать в образе лисы. Слуги…

— Откуда взялись эти шелка? — перебила его я. — Откуда они знают, как выглядят части платья? Где они научились шить? Я никогда не видела, как это делается, откуда тогда они знают?

Он поднял руку, чтобы я замолчала:

— Они лишь тени. Они нереальные. А тени не могут знать, что они делают.

— Тогда кому они подражают?

— Магия может больше, чем мы думаем и знаем. Она нереальна, поэтому может позволить себе быть идеальной. Понимаешь?

Я не понимала. Но какая мне была разница, как это работало? Мы создали мир, в котором Йошифуджи должен был стать моим. И это главное.

40. Дневник Шикуджо

Указатели миль проносятся мимо —
И нельзя доказать, что это одни и те же —
Мое сердце знает, что это не так.

41. Дневник Кицунэ

Время проходило, и мы чувствовали себя уютно в образе людей. Мой Брат стал изысканным молодым человеком, невысоким, хрупким, с тонкими руками поэта. Его волосы были сбриты. Сзади осталась лишь небольшая прядь, которую он завязывал в аккуратный хвост — как, мы видели, делал Йошифуджи. Он одевался в зеленое и красное, как молодой придворный.

Он ненавидел те перемены, которые с нами произошли, и боролся против них, пока Дедушка (или я, когда его не было) не напоминали ему о его месте в семье.

Как-то раз я спросила Брата об этом. Мы гуляли в саду и смотрели на цветущие ирисы.

— Тебе это не нравится? Ты злишься?

— А как мне не злиться? Ты была моей Сестрой, другом, самкой. А теперь ты все изменила! Я не подхожу для твоего мира.

— Ты нужен мне.

— Разве? У тебя есть мужчина, которого ты любишь. У тебя есть это тело… — Он ткнул меня в грудь. — У тебя есть все, о чем ты только могла мечтать, Сестра.

— Но мы так похожи, — конечно, я солгала — великодушная в своей человечности. — В этом мире есть место для тебя.

— В качестве кого? Я — лиса. И я не хочу быть кем-то иным. Ты и Дедушка — единственные в нашей семье, кто бредит мыслью быть людьми. Это болезнь какая-то.