Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

В заключение нельзя не упомянуть о работе Городецкой над книгой, посвященной жизни и творческому пути З. А. Волконской (1792–1862). Этот труд был начат исследовательницей в 1950-х годах: первая версия книги на французском языке написана в 1958-м, о чем свидетельствует переписка Городецкой с Андре Мазоном (декабрь 1958 года), директором парижского Института славистики[1626]. Поскольку Городецкая жила и работала в Англии, а французские издательства по финансовым соображениям не были готовы к публикации такого рода текста, Городецкая перевела книгу на английский язык. При этом, как следует из переписки Городецкой с коллегами и издателями, книга была не просто переведена, а почти переписана на английском языке к 1963 году[1627]. В 1975 году Городецкая, уже будучи почетным профессором Ливерпульского университета, все еще задается вопросом о том, продолжать ли ей работу над книгой, пытаться ли ее опубликовать или нет. Ответ исследовательницы — однозначный, с нотками императива: «непременно писать»[1628].

С чем связана такая преданность делу, такое неодолимое желание опубликовать книгу во что бы то ни стало? Во второй половине жизни Городецкой наблюдается противопоставление прошлого настоящему; французского периода творчества — английскому; «ветоши» и кучи «статеек»[1629] о русских эмигрантах — книге о княгине Волконской. Вот что она пишет своему литературному агенту Джеральду Поллинджеру в 1964 году:

Во французских журналах речь идет о моей художественной прозе, которую я писала в ранней молодости. Смотрю на эту ветошь, и это наводит меня на мысль о том, насколько беспорядочной была моя жизнь. Ведь в тот момент, когда выходила книга L’Exil des enfants, мне посчастливилось уехать учиться в Англию — и я до сих пор все еще здесь![1630]

Эта маленькая цитата свидетельствует о том, что, во-первых, с годами Городецкая все меньше ценила свое художественное творчество французского периода, воспринимая его скорее как своеобразный каприз молодости. О суровом отношении к своему литературному труду она, как мы помним, писала еще Бердяеву. Во-вторых, этот отрывок из письма указывает на ироническое отношение к собственным успехам и переменам в жизни: будто это не сама писательница распоряжается своей жизнью, а (счастливый) случай управляет ее судьбой, сопутствует ее путешествию «в море без компаса». Как здесь не вспомнить о «несквозной нити» — метафоре эмигрантского существования!

Книгу о Зинаиде Волконской, занимавшую мысли писательницы и исследовательницы в течение более чем тридцати лет, можно считать одним из главных трудов Городецкой. Почему для нее была так важна эта работа? Выскажем предположение о том, что Волконская является своеобразным «двойником» Городецкой, а ее жизнь и творчество соединяют в себе целый ряд ключевых для исследовательницы вопросов, а именно: культурный статус женщины-творца; соотношение большой и малой литературы (поэтическая значимость художественного творчества); жизнь в многонациональной и мультилингвистической среде; эмиграция, ссылка, жизнь вдали от России; религиозные искания. Книга Городецкой так или иначе была посвящена всем этим вопросам, которые в наше время являются абсолютно закономерными, важными и современными. К сожалению, несколько десятилетий назад, вплоть до самой смерти Городецкой, эти вопросы не воспринимались всерьез различными издателями и литературными агентами. Приведем в качестве примера суждение Д. Тодда, одного из английских издателей, который считал книгу о Зинаиде Волконской не более чем «сноской к большой истории»[1631].

Подводя итоги всему вышесказанному, нужно еще раз задаться вопросом: какое прочтение творчества Городецкой предлагает нам традиционная история литературы? Пути два: один — забвения и неизвестности, другой — типичная модель «женско-дамского» творчества. Такая интерпретация обусловлена как русской критической традицией, так и «негативным» семиотическим подходом при прочтении текстов «эмигрантских дочерей» в 1920–1930-х годах.

Нам представляется важным воссоздать во всей полноте и противоречивости творческий путь Городецкой: от первых робких попыток заговорить об интимном, телесном, запретном, неназываемом как на тематическом, так и на лексическом уровне (одинокие, неверные, терзаемые сомнениями и плотскими томлениями героини), до полного философско-религиозного переворота во взглядах и литературном творчестве (появления героини-монахини). Важно понять, что поверхностная и однобокая этикетка «дамского» письма никоим образом не соответствует проделанному Городецкой пути, необходимо настоять на недооцененности ее исканий и неполном прочтении ее литературного наследия критикой.