Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Следует принять во внимание тот факт, что за несколько лет — с конца 1920-х до 1935 года — Городецкая постепенно отходит от запретной в русской литературе (вернее, той ее части, что бесспорно входит в канон) телесно-интимной тематики и погружается в анализ философско-религиозных вопросов, о чем свидетельствует, например, цикл рассказов «Из жизни Кати Белосельской»[1616], опубликованных в газете «Возрождение» с 1932 по 1935 год. Если указать на этот перелом в творчестве писательницы и уделить должное внимание хронологическому фактору, мы получим дополнительный аргумент в пользу того, что ярлык «женско-дамского письма» крайне утрирован, однобок и совершенно не отражает творческих взглядов и устремлений Городецкой.

Перемены в творчестве писательницы были, вероятно, подготовлены сложным духовным кризисом. Во второй половине 1920-х годов Надежда Городецкая являлась деятельной участницей Религиозно-философской академии Н. А. Бердяева, с которым вела переписку. Именно ему адресованы пронзительные строки: «Ведь не могу же я, в самом деле, считать целью своей жизни писание посредственных книжек. Семья не удалась. Это все отчасти хорошо»[1617]. В цитате угадываются как отголоски личной драмы[1618], так и требовательно-суровое отношение к своему литературному таланту.

Городецкая участвовала также в жизни православного прихода в Париже, а Лев Жилле, православный священник прихода, остался на всю жизнь ближайшим другом писательницы. Наконец, еще один «близкий друг и единомышленник»[1619] Городецкой Всеволод Фохт, знаменитый организатор франко-русской студии, в которой Городецкая активно участвовала, «принял монашество ‹…› и стал секретарем патриарха Антиохийского в Дамаске»[1620].

Глубинное проникновение в религиозные вопросы прослеживается и в публицистике Городецкой[1621]. В цикле рассказов «Из жизни Кати Белосельской» возникает четкое противопоставление двух сторон жизни главной героини: утром и днем читатель имеет дело с Катюшей, тоскующей по России с ее грустными музыкальными напевами; вечером же она превращается в Кити Бель[1622] — солистку мюзик-холла, живущую ночной жизнью, полной опьянения, ярких огней, зажигательных мелодий и удовольствий. Таким образом, модернистскому образу femme fatale, олицетворяющему порочную красоту, сонм удовольствий и телесное, противопоставлен женский образ, отсылающий к вечному, к духовному росту и самосовершенствованию. Вовсе не случаен тот факт, что в конце цикла Катюша принимает постриг и становится монахиней[1623].

Религиозно-духовную проблематику и подобное разрешение конфликта «мирское — телесное», «небесное — духовное» (обращение к религии, уход в монастырь) мы находим и в других рассказах Городецкой: «Счастье» (1932), «Женевьева» (1933), «Вечный обет» (1933), «Родина» (1934). Важно также упомянуть статью писательницы, посвященную актрисе Еве Лавальер, с красноречивым заголовком «От сцены к монастырю. Путь к вере» (1933). Становится очевидно, что уже в самом начале 1930-х годов Городецкая была погружена уже не в любовную тематику и «дамские» метания, а в религиозные вопросы и духовный поиск единственно правильного пути.

В таком случае совершенно не удивительна реакция писательницы на публикацию скандального романа Е. В. Бакуниной «Тело» (1933). Как и З. А. Шаховская, написавшая отзыв на роман на французском языке, Городецкая не приняла откровенность Бакуниной, ее «корявый», неряшливый русский язык, не приспособленный к передаче телесного[1624]. Правда, в отличие от Шаховской, Городецкая сочувствует сбившейся с духовного пути героине Бакуниной и жалеет «бедное человеческое тело, которому суждено состариться и умереть»[1625]. Если Бакунину в романе интересовало настоящее, живая человеческая плоть и размышления о женском теле, желаниях и удовольствиях, то Городецкая в своей рецензии размышляет о вечном, духовном, эссенциализирует русский язык, наделяя его перманентными характеристиками (духовные и экзистенциальные вопросы, неприспособленность к описанию телесно-физиологической сферы).

Если в начале своего творческого пути писательница готова была понять и принять телесные муки и страдания плоти, поднимать вопросы о роли и месте женщины в браке, то после ее философско-религиозного переворота эти темы, как мы видели, теряют для нее свой смысл и остроту. Таким образом, нужно обязательно принять во внимание смену угла зрения в художественных текстах Городецкой и отметить переход от телесного, интимного, мужского/женского к противопоставлению сферы телесного/мирского/порочного миру духовному, чтобы воссоздать во всей сложности и противоречивости эволюцию взглядов писательницы и окончательно убедиться в приблизительности и карикатурности поспешного и однозначного прочтения ее литературного наследия.