Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

В начале 1927 года Толстой вернулся к рассказу «Маша» и полностью его переработал для публикации в журнале «Звезда»[457]. Он изменил заглавие и переписал практически весь текст рассказа, в результате чего трагедия одинокой молодой женщины «без крыльев» стала «собирательной». Трагизм Машиной ситуации был усилен и мотивом узнавания Маши извозчиком («А я вас знаю, барыня, постоянно катаю и Кузьму Сергеевича»[458]), а также воспоминаниями героини о привычной жизни («Здесь она часто бывала днем, в свежих перчатках — строгая дама — покупала булочки»[459]). Возникает противопоставление благообразной жизни замужней женщины в свежих перчатках и чулках — и кризисной ситуации одинокой барышни, оказавшейся в ночной уличной толпе без перчаток.

В рассказе 1914 года героиня повествует журналисту о нескольких попытках уйти от несдержанного и самолюбивого мужа:

…я не здешняя, завезли в Москву и вот… Я и сама не знаю, отчего так долго могла жить с мужем. Я несколько раз уходила, а он опять уговорит, и опять живем и ссоримся. Должно быть, у меня гордости нет, а может быть — счастья. А вы скажите — куда я пойду? Я ничего делать не умею. На улицу? Пожалуй, пошла бы[460].

В этом монологе Маша представала как наивная и романтичная натура, глупенькая провинциальная барышня, воспитанная тетушками, которая ждет свою любовь, и только ожидание первого чувства ее удерживает от улицы:

Сейчас скажу, что мне мешает: я еще не любила ни разу, вот это. Думаю: а вдруг нечаянно встречу такое счастье, как во сне. Но ведь, чтобы встретить счастье — искать его нужно. Вот и опять думаю: значит, на улицу и так, чтобы всякий, кому понравлюсь, пусть ведет к себе: один из таких вдруг моим окажется…[461]

Лишенным иллюзий и более прагматичным становится ответ Маши в редакции рассказа, опубликованной в журнале «Звезда»: героиня признается, что после четырех лет совместной жизни хотела уйти, но не решилась потому, что отец, доктор Черепенников, умер в Сызрани и идти ей некуда. Здесь появляется предыстория героини. Вместо казуса, случившегося с наивной, романтичной и легкомысленной провинциальной барышней, перед глазами читателя возникает типичная история молодой провинциалки, рано выданной замуж и уехавшей в большой город (ср. другие женские образы рассказа: тоненькая горничная в борделе; прогуливающиеся по Тверской бледные девушки; женщина в доме журналиста).

В 1910-х годах о Толстом писали как о талантливом рассказчике, наделенном психологической проницательностью, который «легко разгадывает характеры и, по-видимому, крепко удерживает в памяти человеческие лица и человеческие фигуры»[462]. Основанные на дневниковых записях рассказы «Трагик» и «Маша» подтверждают наблюдения критика начала века о психологической достоверности и жизненности созданных в художественных произведениях Толстого женских образов.

В дневнике Толстого встречаются также записи о сестрах Цветаевых, рассказы о революционной деятельности В. Я. Эфрон, впечатления от танца балерины А. Павловой и нелицеприятная характеристика поэтессы Л. Столицы. Финальная запись дневника 1911–1914 годов — рассказ будущей жены писателя Н. В. Крандиевской о службе в московском госпитале. Черты Натальи Васильевны Крандиевской и ее сестры Надежды, а также факты их биографий воплотились в образах сестер Кати и Даши Булавиных из романной трилогии «Хождение по мукам»[463].

«Искусство, — писал Толстой, — это преодоление реальности, но не утратившее с нею внутренней связи»[464]. В дневниковых записях Толстого нашли отражение многие аспекты «женского вопроса» начала ХХ века: социальная беззащитность и тесно связанная с ней финансовая зависимость от мужа (бесправие в случае развода), экономическая несвобода и порождаемые ею нравственные переживания, отчаяние и подавленность. В положении случайных знакомых и судьбах женщин близкого окружения Толстой видел характерные для своего времени общественные настроения. Зафиксированные первоначально в дневнике, они впоследствии были использованы писателем для создания женских образов и передачи атмосферы эпохи в художественных текстах.

К. И. Морозова Между Богородицей и Венерой Женские образы в рассказе А. К. Гольдебаева «Мама ушла» [465]