Женщина на грани...

От удивления у меня глаза полезли на лоб. К счастью, в темноте он ничего не заметил. Я подобрала слова и приспособила тон к сложившейся ситуации:

— Ничего страшного не произошло. Всему свое время, тебе не кажется?

— Прошу тебя не надо, — вздохнул он. — Я должен был быть нежнее и ласковее с тобой, должен был позаботиться о тебе. Прости меня! Я должен был подумать об этом.

Да нет, это я должна была подумать об этом. Поскольку за все это недолгое время я не успела продемонстрировать ему ровным счетом ничего из своих постельных возможностей, да еще прибавить сюда мои несчастные месячные как дополнительный фактор, вмешавшийся извне, — в общем, его вывод был вполне логично обоснован. Если сейчас сказать ему правду, то шутка получится слишком злой и глупой. Все равно что он увидел бы свою дочь, хиппи, просящей милостыню. Так что пусть лучше думает, что думает. Я закурила. В квартире воцарилась полная тишина. Он был сконфужен. Чувствовалась его растерянность. И неподдельный испуг. Должно быть, он спрашивал себя, как умудрился оказаться в постели со старой девственницей, ровесницей своей дочери…

3

Хавьер был полностью моим. Он был моим рабом. Я думала об этом не с чувством глубокого внутреннего удовлетворения и женского триумфа, нет, просто констатировала факт. Он подчинялся мне так, словно утратил собственную волю. Все началось в ту самую ночь, когда он вообразил себе, что как-то не так лишил меня девственности. Иногда мне казалось, что у него в душе гремучий коктейль из чувства вины и стыда по отношению ко мне: за то, что стал «первым», и за то, что я ему в дочери годилась, и за то, что продвигал меня по службе, и за то, что превратился со мной в сексуального раба, и за разврат, которым мы занимались. Мы экспериментировали смело, дерзко и нагло. Вся эта порнография сводила его с ума, наполняла адреналином его кровь, напоминала его гормонам, что он еще живой и кое на что способный мужчина. Он снова ощущал себя молодым, как в двадцать лет. Теперь его глаза блестели совсем по-другому, кожа стала более гладкой, натянутой, он излучал бешеную энергию. В офисе мы вели себя сдержанно, как и полагается на работе, думаю, мало кто что-нибудь подозревал. Никаких влюбленных взглядов, никаких уединенных посиделок в его кабинете, никаких звонков по рабочему телефону.

Больше всего ему нравилась любовь «по-французски», в рот. Мне это не составляло никакого труда: во-первых, потому, что член у него был маленький, а во-вторых, потому, что он кончал почти сразу. После этого он часто говорил:

— Я кончен, я больше не мужик. Прости, я ни на что не годен.

— Опять угрызения совести! Да нормальный ты мужик, классный. Ты еще хоть куда! А что тебе надо, бодаться, как бык, всю ночь до утра? А в жизни что, больше делать нечего? Или ты думаешь, что на свете нет более интересных вещей?

Когда я это говорила, он обнимал меня с такой силой, что у меня трещали кости.

— Ты самая лучшая, клянусь тебе. Самая лучшая из всех подруг, которые у меня когда-либо были. И самая лучшая любовница.

Мы с ним говорили, говорили, и казалось, конца и края не будет нашим разговорам. Признаться, у меня никогда прежде не было такого интересного собеседника. Хавьер был и первым мужчиной в моей жизни, к советам которого я стала прислушиваться. Чтобы не потерять его расположения, а также и себе лишний раз доказать, чего я стою, я старалась еще больше выкладываться на работе, по максимуму. А Хавьер не уставал раскрывать мне маленькие секреты руководства и периодически выдавать профессиональные штучки и слабости наших старших. Мои позиции на работе укреплялись день ото дня, они росли, как щупальца у спрута, незаметно для остальных…

Так продолжалось больше полугода, месяцев девять. В очередную пятницу, когда мы ужинали с ним за городом, в одной из деревушек на Сьерре, Хави сказал:

— Да, кстати, чуть не забыл, понедельник — твой последний день в качестве девочки на побегушках. Теперь ты официально работаешь в моем отделе.

Я чуть не подпрыгнула от радости:

— Это правда, Хави? Ты — солнце, я тебя обожаю! А как тебе удалось этого добиться?

— Я здесь ни при чем. Ты добилась всего сама. А в мой отдел ты переходишь потому, что я старый эгоист и собираюсь повесить на тебя гору работы. Надо же кому-то ее разгребать.

В понедельник у меня едва хватило терпения выслушать официальный приказ о моем переводе. Я решила отомстить фукалке Каталине. Час расплаты настал. Когда Каталина узнала о моем повышении, она позеленела от зависти и злобы. Я сварила два кофе и как можно элегантнее плюнула в одну из чашек. Потом подошла к ее столу с чашками в руках и ту, что с плевком, поставила прямо перед ней. При этом самым примирительным тоном сказала:

— Каталина, кто старое помянет, тому глаз вон. Почему бы нам не забыть все эти глупые войны, ведь в них нет никакого смысла. Давай будем хотя бы просто вежливы друг с другом — любезность ни к чему не обязывает.