Женщина на лестнице

– Заплатил? – Гундлах вскипел. – Ирена надоела вам, поэтому вы отдали ее мне. И это называется платой? Я знаю, почему вы хотите вернуть себе картину. Потому что вам больше никогда не удавалось писать, как тогда. С тех пор вы только эпигонствовали, пользуясь всем, что накопила история искусства.

– Я…

– Вы – выдохшийся художник, который ностальгирует по своему удачному дебюту и ранним картинам. Только ностальгируйте где-нибудь в другом месте. Здесь вам нечего сказать ни в моральном, ни в юридическом отношении. У вас нет никаких прав ни на картину, которую вы продали, ни на Ирену, которую вы предали. Собирайте свои манатки, и пусть он, – Гундлах кивком указал на меня, – увезет вас отсюда.

– Какой же вы наглец и мерзавец! И все из-за поганых денег? А они не помогли вам купить ни женщину, ни картину. Вы просто собирали деньги, как другие собирают картонные подставки под пивные бокалы. Вы – собиратель картонных подставок, а безальтернативный мир, о котором вы разглагольствовали, это ваш картонный мир. Разве вам не понятно? Настоящие ценности нельзя купить за деньги!

– Ха-ха! – Гундлах саркастически захохотал. – Художник глобального капитализма выступает в роли обличителя капитализма. Тогда почему вы продаете свои картины за миллионы? Почему не раздариваете их музеям?

Ирена хотела что-то сказать, но ей не дали раскрыть рот, поэтому я вмешался в спор:

– Давайте…

– Ах, наш адвокат… – отмахнулся Гундлах. – Вот он, – Гундлах кивнул на Швинда, – по крайней мере, создавал шедевры и сколотил целое состояние, я добился того, чего добился, а вы? Дорогой офис, знаю, солидные клиенты, для которых вы вечно делаете грязную работу. Вы – лакей. Сначала вы были его лакеем, – он опять кивнул на Швинда, – потом стали моим лакеем, а теперь вы ее лакей. – Он кивнул на Ирену. – Вам лучше заткнуться.

– Что вы себе позволяете?! – не стерпел я.

– Лакей! – Швинд захохотал. – Лакей! Как камердинеры, которые мнят о себе бог весть что, а на самом деле – просто лакеи. Я помню вашего камердинера. Сервильная душонка…

– Он был лучше вас. Он тоже тосковал по картине, хотя никогда этого не говорил, и мне жаль, что он больше не видит ее на своем месте. Ирена, – он обратился к ней ласково и терпеливо, как разговаривают с непослушным ребенком, – я оставлю тебя в покое, никакой полиции, никаких судебных процессов, в том числе из-за картины. Прошлое нельзя исправить. Но картина должна вернуться на свое место.

– Опять старая песня! – Швинд взмахнул своими большими руками. – Всему свое место, даже если нет такого места… Прекратите, Гундлах, с меня довольно. Пусть Ирена решает. Как решит, так и будет. Если она отдаст картину вам – забирайте, а если…

Гундлах покачал головой:

– У Ирены есть лишь одно решение, вы знаете это не хуже меня. Спросите нашего лакея. Вы напрасно подлизываетесь к Ирене: ни ей, ни вам это не поможет.

– И ты была женой этого мерзавца? Этого алчного…

– Алчного? Вы хотите заполучить картину так же, как и я. Своими уловками – мол, пусть Ирена решает – вам не провести ни меня, ни ее. Вы…

Ирена встала. Она выглядела ужасно – постаревшая, больная, усталая.

– Несколько недель назад я подарила картину Художественной галерее. Теперь я не могу отдать ее вам, никому из вас.

Она взглянула на меня, я обнял ее и, поддерживая, помог дойти до лестницы, а потом подняться наверх. Она не раздеваясь легла в постель, я достал одеяло и укрыл ее. Не успел я закрыть за собой дверь, как Ирена уснула.

25

Когда я вернулся на балкон, Гундлах и Швинд вновь обрели дар речи.

– Разве она может распоряжаться тем, что ей не принадлежит?

– Вам следовало занести картину в «Реестр пропавших произведений искусства». Уверен, что Художественная галерея делала соответствующий запрос, но поскольку картина не числится в реестре, галерея считается добросовестным приобретателем. Если хотите удостовериться, спросите своих лакеев.

– Весь этот спектакль с картиной, якобы предоставленной для временной экспозиции, затеян, чтобы заманить нас сюда? Чего она хочет от нас? – Гундлах покачал головой. – Ох уж эти женщины! Что было, то прошло – они этого не понимают. Если хочешь двигаться вперед, нужно оставлять прошлое позади. Нельзя вечно тащить за собой старую любовь и старую вражду… Из всего вырастаешь, как из старой одежды. Со временем она начинает пахнуть плесенью.

Вероятно, Гундлах был прав. Но он злил меня.

– Разве вы сами не пытаетесь остановить ход времени? Разве не хотите вернуть себе картину, чтобы сохранить свою молодость с юной Иреной?

– Он говорил это? – Швинд рассмеялся.

– Чтобы сохранить свою молодость с юной Иреной, мне не нужно видеть ее старой. Кстати, вы до сих пор не сказали нам, что вы тут делаете.

Я встал:

– Какое это имеет значение?