Женщина на заданную тему

Они нас с Диночкой проведать приехали, не побоялись. Подарки привезли. Мне особенно шкатулка запомнилась – деревянная, с рукодельем, а крышечка складывалась гармошкой. И кружева, и нитки всех цветов, иголочки разные. Я ничего подобного не видела, не то что Диночка.

Может, до сих пор хранится где-то у Прасковьи.

А еще привезла она платьице. Крошечное, но настоящее, шерстяное, красное, и с вышивкой на груди. И говорит мне: «Знаешь, Сарочка, хоть умру, но будет у меня девочка. И будет она это платье носить». И всё она Дину обнимала, косы ее гладила.

Нет, больше никогда не встретились.

Сейчас и не вспомню, куда они уехали, кажется на Западную Украину. Соня все лечилась, в санатории разные ездила, на море. Я даже завидовала, не пришлось мне еще тогда на море побывать.

А в 1949 году Борю вдруг перевели в Казахстан. Это сейчас мы знаем, что там атомные испытания проводили, а тогда – объект и объект. Боря уже подполковником служил, и назначили его заместителем начальника строительства. Там целый город построили, улицы, большие дома, даже скот завезли. Под этим городом первую атомную бомбу и взорвали.

Нет, конечно, силы воздействия не знали. И опасности не понимали. Начальник строительства сразу погиб, а позже еще многие умерли от облучения.

Конечно, никому не рассказывал, даже не заикался, и вдруг в шестидесятые годы спектакль вышел – «Человек и глобус», в театре Вахтангова. Мы два раза ходили, Боря все не мог поверить, что открыто говорят о таком секретном проекте, даже имена называют. А спектакль вскоре сняли, конечно.

И вот из этого забытого богом места через всю страну полетели письма: «Соня беременна!».

Как кому еще? У нее же старший брат был.

Да, да, представь себе, выжил. Отсидел десять лет и вернулся. Его жену вообще не тронули, удивительно повезло!

Шпионаж в пользу Англии.

Конечно, не был. Ты что думаешь, нам турпутевки продавали?

Да никак они не были готовы. Нарезали пару простынь на пеленки. Солдаты Боре кроватку смастерили, деревянную, и он всю ночь, пока Сонечка рожала, просидел над этой кроваткой с двумя ведерками краски – голубой и розовой. Тогда ведь не знали заранее, кто родится.

Да, мальчик.

Конечно, хотела девочку. Но это не значит, что она не хотела мальчика. Назвали Гришей, в честь Бориного отца.

Нет, тоже расстреляли. И сестру, и маму. Белоруссия, что ты хочешь…

Мальчик такой красивый родился. Глаза круглые, карие, а волосы совсем светлые. Только нервный очень, все плакал. Через два месяца объект закрыли, и они вместе с ребенком в Москву приехали, прямо в военном вагоне. Вот когда я паспортный режим нарушила! Мне ведь запрещено было в крупные города приезжать.

Нет, ничего. Даже не заметил никто.

Конечно. Тогда и рассказала. Это ведь последний раз, когда мы виделись.

– Представляешь, – говорит, – я опять беременная… Не было, не было детей, и вдруг разрожалась. Не знаю, что и делать. Только людей смешить. И аборты запрещены.

Я еще, помню, так разволновалась, просто сердце выскакивает.

– Даже думать, – говорю, – не смей ни про какие аборты. Вон у меня растет одна, эгоистка. Рожай девочку! Для чего ты в такую даль платье везла?

И как заказала – девочка родилась! Ирина, в честь Бориной мамы.

Ну что ты говоришь? Кто мог тогда в Москве Ривой назвать? Только что дело врачей началось. Евреи первыми врагами народа стали.

Нет, меня не очень обижали. В провинции меньше чувствовалось. Правда, один раз пришел мальчик (я тогда в школе работала) и говорит: «Не буду у тебя лечиться. Мама сказала, что ты еврейка и нарочно мне все зубы вырвешь».

У меня просто руки свело, но набралась сил, даже рассмеялась:

– Зачем же, говорю, милый, я тебе буду зубы зря вырывать. Я же не фашистка. Я – просто доктор, и у меня своя девочка в этой школе учится.

И знаешь, поверил он мне, сел в кресло, как взрослый.

А мать его все меня избегала потом. Увидит на улице – и на другую сторону переходит. Стыдно, наверное, было.

Вообще, ко мне люди хорошо относились. Никто не обижал. У нас кино в соседнем поселке показывали, рядом, полтора километра, но дорога – через лес и зона рядом, вокруг сплошь бывшие заключенные. А я не боялась, одна ходила.

А что меня обижать, когда он завтра прибежит от боли спасаться?

Ну конечно, и ночью. У меня свой ключ от кабинета был. Ты представь, как это с зубной болью до утра терпеть. Это потом уже началось – подарки, билеты в театр, да и то в больших городах.

Один только раз я просить пошла, когда Диночке за сочинение четверку поставили. И знаешь, Осю арестовали, не плакала, а тут не удержалась. «Разве вы не понимаете, – говорю, – что мою девочку без медали ни в один институт не примут?» И исправили – сам директор в район ездил, но исправили.

Нет, какой университет – дочь врага народа, еврейка! И потом это был неплохой институт – «Мясной и молочной промышленности».

Да, в Ленинграде, поближе к моей ссылке. Тогда все химией увлекались, а там химический факультет открылся.

При чем здесь – не кошерный? Тебе бы все смяться.

А и правда не кошерный! Хватит, хватит. На нас вон уже официантки смотрят.

Да, так в один год все и случилось.