Женщина на заданную тему

Нет, не волновалась. А что мне было терять? Я к девочкам своим ехала. Да и интересно было новую страну посмотреть. Я ведь ни разу за границей не была.

А что сборы? Когда меня при Сталине высылали, на сборы дали два часа. А тут мы спокойно собрались, любимые вещи в посылки сложили. Довольно много посылок получилось, как-никак жизнь прошла, но соседи помогли на почту отвезти, я же всегда с соседями дружила. А мы себе налегке полетели. Боря в парадном костюме с орденами, я в новом зимнем пальто с норочкой – одна пациентка помогла пальто заказать в хорошем ателье, хоть я давно не работала.

Да, смеху было, лучше не вспоминай! Все посылки обратно в Россию вернулись. То ли адрес неправильный оказался, то ли еще какая-то путаница. Так мы и прибыли к детям буквально без штанов. В руках – чешская хрустальная люстра, Боря ее очень любил и побоялся почтой посылать. А сам он почти сутки в парадном костюме просидел, пока наша девочка ему одежду да обувь покупала. Как младенцу – все новое, у него же ни трусов, ни носков сменных не было. А пальто мое еще лет семь в шкафу провисело, новехонько, норочка так и блестит!

Выбросили, конечно, у нас тут зимой восемнадцать градусов.

Гриша? Нет, Гриша остался.

Не потому, что жена русская, она как раз первая соглашалась ехать. Просто он очень боялся перемен – язык учить, работу искать. И войны боялся, у них ведь мальчик рос. Тяжело пришлось, что говорить. Боря очень его жалел, баловал без меры – а тут у самого силы кончились.

Скучает, конечно. Звонит часто.

Ну вот тебе и вся биография.

Про газету? Хорошо, про газету, – и всё. Смотри как поздно.

До трех открыто? Кто же ночью кушает? И эта девочка до трех здесь бегает с подносами?

Ну ладно. Только началось не с газеты, а с письма.

Нет, в феврале мы приехали, а письмо пришло, наверное, в апреле.

Да, приглашение на празднование юбилея. Бориного! А ему действительно только что семьдесят пять исполнилось.

Не знаю, наверное, по каким-нибудь документам.

И вот мэр города и Совет ветеранов отмечают его юбилей.

Да, и ужин, и музыка.

Кто мог представить, что так сложится – в России его забыли, а здесь вспомнили.

А потом уже соседка принесла газету.

Нет, она не говорит. Но муж ее по-русски хорошо понимает. И вот мы видим – статья про Борю, и про Сталинград, и про награды, а сверху – фотография: мэр города ему руку пожимает. Да, конечно, маленький городок, но все-таки мэр…

Вот и стали мы здесь жить.

Да, дождались. И университета, и свадьбы.

Я фотографию эту, где мы с Борей стоим и Сонечка с женихом, всем племянникам послала. И какие же мы там старые!

Знаешь, раньше я думала, что Бога нет. Если бы был, разве б он мне такое устроил с Диночкой? А потом опять стала сомневаться. Ничего, скоро узнаю!

А о смерти я вообще не думаю. Не интересно мне, умру и умру. Но есть у меня мечта. Я правнучку жду. Да, мальчики тоже хорошо, но я все-таки очень хочу девочку.

Я тебе сейчас одну вещь скажу, только не смейся. Я ведь платье твое красненькое сюда привезла. Да, то самое, с вышивкой на груди. Вот, думаю, родится у нас девочка, мы ей и наденем.

Ну что ты. Что ж тут плакать.

Все ты мне вернула, и радость, и веру, и силы жить.

Что ж тут плакать, доченька.

Но в памяти моей…

Но в памяти такая скрыта мощь,

Что возвращает образы и множит…

Шумит, не умолкая, память-дождь,

И память-снег летит и пасть не может.

Д. Самойлов

Говорят, это всегда был очень красивый город – старая набережная, дворцы, оперный театр. И ведь наверняка гуляли с папой и мамой, спускались к морю по знаменитой лестнице, а запомнился почему-то только двор.

Большущий квадратный внутренний двор. Все соседи сушили там белье. Если встать коленями на стул, а оттуда – животом – на теплый широкий подоконник, можно было хорошо рассмотреть огромные, похожие на флаги белые простыни. «Дура! Флаги бывают только красные!» – сказал Гарик, и пришлось стукнуть его по макушке. Хотя вообще они дружили.

Боже мой, когда она последний раз была в Одессе? Лет тридцать назад. Стояла сырая дождливая зима. Дождь зимой! Она тогда уже отвыкла от подобной странности.